# Глава 2: Разговор с будущим Больничный телефон висел на стене как артефакт из музея коммунального быта — тяжёлый, бежевый, с номеронабирателем, который скрипел, словно дверь в склеп. Кира долго смотрела на него, собираясь с духом перед звонком сестре. После вчерашнего инцидента с внезапной прозрачностью и прогулкой сквозь стены ей хотелось поговорить с кем-то, кто помнил её обычной — той Киры, которая не умела нарушать законы физики одним только желанием. Она сняла трубку и набрала знакомый номер, мысленно готовя объяснения, которые звучали бы хотя бы отдаленно правдоподобно. «Привет, Лена, это Кира. Да, я очнулась. Нет, всё нормально, только иногда проваливаюсь в параллельные измерения, но врачи говорят, что это временно». Гудки прерывались так долго, что Кира уже начала думать, не отключили ли Лене телефон за неуплату — её сестра обладала удивительным талантом забывать про коммунальные счета с той же регулярностью, с которой другие люди забывают поливать цветы. — Алло? — голос Лены звучал как-то странно, словно она говорила из-под воды или из другой комнаты. — Лена, привет, это Кира, — начала она и остановилась, потому что сестра уже отвечала — но не на это приветствие. — Да, я помню эту кружку. Синюю, с надписью «Мы все немножко психи». Ты её купила в том магазинчике возле университета, когда защищала диплом. Кира моргнула и посмотрела на трубку так, словно та могла дать ей объяснение происходящего. — Лена, я ещё не... — И фотографию тоже помню. Это же мы с тобой в Крыму, на той базе отдыха, где комары были размером с истребители. Тебе тогда было шестнадцать, ты первый раз покрасила волосы и ходила вся довольная, как кот, наевшийся валерианы. Кира почувствовала, как у неё начинают мёрзнуть пальцы, хотя в палате было достаточно тепло. — Лена, ты о чём? Какая кружка? Какая фотография? Но сестра продолжала говорить так, словно не слышала её вопросов: — А вот книгу эту я не помню. «Основы квантовой механики для чайников»? Серьёзно, Кира? Когда ты успела увлечься физикой? Ты же всегда говорила, что математика — это заговор против человечества. Кира оглянулась на свою палату и обнаружила, что разговор принимает всё более сюрреалистический характер. На тумбочке стояла синяя кружка с надписью «Мы все немножко психи» — та самая, о которой говорила Лена. Кружки там определённо не было пять минут назад, Кира была бы готова поклясться на всех медицинских справочниках больницы. — Лена, — попыталась она ещё раз, — я вообще-то звоню, чтобы сказать, что очнулась после комы. — Да, знаю. Стена из твоей комнаты выглядит жутковато в больничной палате. Особенно обои в мелкий цветочек — они же не сочетаются с больничной эстетикой. Кира медленно повернула голову направо и увидела то, что заставило её сердце пропустить несколько ударов. Вдоль правой стены палаты тянулась... её стена. Настоящая стена из её квартиры, с обоями в мелкий голубой цветочек, которые она клеила прошлой весной, ругаясь с инструкцией на упаковке. На стене висели её фотографии, её полка с книгами, даже розетка была на том же месте, где и должна быть — рядом с письменным столом, который, впрочем, в больничную палату не поместился. — Лена, — сказала Кира драгающим голосом, — а ты сейчас где? — Еду к тебе в больницу. Сижу в автобусе номер четырнадцать, рассматриваю твои вещи, которые ты каким-то образом умудрилась телепортировать в больничную палату. Честно говоря, сестричка, если это побочный эффект от лекарств, то я хочу название препарата — очень креативно получается. Кира положила трубку и села на кровать, пытаясь осмыслить происходящее. Разговор с Леной звучал как диалог из пьесы абсурда: они говорили о разных вещах, но каким-то образом понимали друг друга. Лена отвечала на вопросы, которые Кира собиралась задать, но ещё не успела произнести, и видела вещи, которые появлялись в палате в процессе разговора. На подоконнике лежала фотография — та самая, крымская, с шестнадцатилетней Кирой в самодельной причёске цвета «радикальный рыжий», которая получилась больше похожей на «пожар в курятнике». На фото они с Леной стояли на фоне моря, гордые и счастливые, не подозревая, что через семь лет одна из них окажется в больничной палате, нарушая законы пространства-времени с лёгкостью, с которой другие люди нарушают правила дорожного движения. Рядом с фотографией стояла книга — «Основы квантовой механики для чайников». Кира была совершенно уверена, что никогда не покупала и не читала такую книгу. Физика для неё была terra incognita, загадочной страной, населённой формулами и законами, которые имели примерно такое же отношение к реальной жизни, как инструкции по сборке мебели к готовому шкафу. Но когда она открыла книгу, то обнаружила закладки, заметки на полях, подчёркивания. Её почерк. Её размышления о природе времени, пространства, квантовых состояний. Словно существовала другая версия её самой — физиком, которую интересовали вопросы устройства вселенной. «Квантовая суперпозиция, — читала она свой собственный комментарий на полях, — возможность существования в нескольких состояниях одновременно до момента наблюдения. Как автомобильная авария, которая и произошла, и не произошла, пока кто-то не заглянет в медицинскую карту». Кира захлопнула книгу. Её собственные заметки пугали её больше, чем любые медицинские диагнозы. В дверь постучали. — Можно? — раздался голос доктора Семёнова, невролога, который вёл её случай с тем выражением лица, которое обычно бывает у людей, вынужденных объяснять необъяснимое. — Конечно, — ответила Кира, быстро сунув книгу под подушку. Доктор Семёнов вошёл в палату в сопровождении молодой медсестры, которая несла поднос с лекарствами и выражение крайнего профессионального недоумения на лице. Увидев стену из квартиры Киры, он остановился так резко, что медсестра едва не врезалась в него сзади. — Мария Петровна, — сказал он, не поворачиваясь к медсестре, — а вчера здесь была такая... декорация? Медсестра поставила поднос на тумбочку и обвела взглядом палату с выражением человека, который пытается найти определение слову «невозможно» в медицинском словаре. — Нет, доктор. Вчера здесь была обычная больничная стена. Белая. С пятном от кофе возле окна, которое мы никак не можем отмыть. Доктор Семёнов подошёл к стене и осторожно дотронулся до обоев. Они были настоящими — он мог почувствовать фактуру бумаги, неровности штукатурки под ними. Это была не галлюцинация, не обман зрения, а самая что ни на есть материальная стена, которая каким-то образом переместилась из квартиры в больницу, нарушив по дороге несколько основополагающих законов физики. — Кира, — начал он, пытаясь подобрать слова, которые звучали бы научно и одновременно не слишком безумно, — а вы не могли бы объяснить, как эта стена здесь оказалась? Кира посмотрела на него с тем выражением, которое обычно бывает у студентов, когда профессор задаёт вопрос по материалу, который они точно не проходили. — Честно говоря, я сама не понимаю. Я думала о доме, о своей комнате, и... и вещи стали появляться. Сначала кружка, потом фотография, потом книга. А в конце разговора с сестрой я увидела, что стена просто... есть. — Разговора с сестрой? — Доктор Семёнов нахмурился. — Но по нашим записям, ваша сестра ещё не знает о том, что вы очнулись. Мы планировали связаться с ней сегодня днём. — Она знает, — сказала Кира. — Она видит эти вещи. Она описала мне кружку и фотографию, ещё когда их здесь не было. Медсестра скосила глаза на доктора с выражением человека, который начинает сомневаться в базовых принципах устройства мира. — Доктор, а может быть, нам стоит пригласить психиатра? — Возможно, — согласился Семёнов, но в его голосе звучала неуверенность. — Хотя психиатр вряд ли объяснит происхождение этой стены. Он снова подошёл к стене и начал её внимательно изучать. На полочке стояли книги — настоящие книги с пожелтевшими страницами и потёртыми корешками. «Мастер и Маргарита», «Сто лет одиночества», «Автостопом по галактике», несколько томов поэзии. Обычная библиотечка молодой женщины, которая читает для удовольствия, а не для работы. Но одна книга привлекла его особое внимание. Тонкая, в синей обложке, она лежала отдельно от остальных. На корешке было написано: «Анатомия невозможного». — Кира, — сказал он, доставая книгу с полки, — а это что за издание? Кира взглянула на книгу и почувствовала тот же холодок, который посещал её во время попыток вспомнить аварию. Книга была знакомой и незнакомой одновременно — словно она читала её во сне, а теперь сон материализовался в реальности. — Я не знаю, — ответила она честно. — Я помню, что читала её, но не помню, откуда она взялась. Доктор Семёнов открыл книгу и пробежал глазами по первым страницам. То, что он прочёл, заставило его сесть на стул возле кровати. *«Глава первая. Когда реальность становится вопросом выбора. В тот момент, когда сознание получает травму достаточной силы, граница между возможным и невозможным начинает размываться. Мозг, лишённый привычных ориентиров, начинает экспериментировать с фундаментальными законами, создавая карманы альтернативной физики в ткани обычного мира...»* — Мария Петровна, — сказал он, не поднимая глаз от книги, — а вы проверяли, есть ли такое издание в каталогах? — Сейчас проверю, доктор. Медсестра достала планшет и начала вбивать название в поисковик. Через несколько минут она подняла глаза с выражением ещё большего недоумения. — Доктор, такой книги не существует. Нет ни одного упоминания в интернете, ни в одной библиотеке, ни в одном издательстве. Семёнов закрыл книгу и посмотрел на Киру. В её глазах он увидел то же понимание, которое начинало зарождаться в его собственном сознании: они имеют дело с чем-то, что выходит за рамки любых медицинских объяснений. — Кира, — сказал он тихо, — а вы не пробовали... сосредоточиться на чём-то ещё? На каких-то других вещах из вашей жизни? Кира задумалась. Честно говоря, она боялась экспериментировать. После вчерашнего инцидента с прозрачностью и сегодняшнего появления предметов ей казалось, что она балансирует на краю пропасти, на дне которой её ждёт либо полное безумие, либо нечто ещё хуже. — Я стараюсь не думать об этом, — призналась она. — Боюсь, что если буду пробовать целенаправленно, то... Она не договорила, потому что в этот момент в палате появился письменный стол. Не постепенно, не частями — сразу, целиком, словно кто-то поставил его на место, пока они отвлеклись. Тот самый стол из её квартиры, с царапиной от циркуля, которую она оставила в школьной тетради по геометрии, и пятном от чая, которое никогда не получалось вывести полностью. На столе лежали её бумаги — незаконченные отчёты по работе, список книг для заказа в издательствах, план расстановки новых стеллажей в библиотеке. Обыденные документы из обыденной жизни, которая теперь казалась принадлежащей какой-то другой девушке. — Я не хотела, — быстро сказала Кира. — Я просто подумала о том, что на столе лежали мои бумаги, и... — И стол материализовался, — закончил Семёнов. — Вместе со всем содержимым. Медсестра подошла к столу и осторожно взяла один из документов. Это был отчёт о работе за прошлый месяц, заполненный Киной рукой, с печатью библиотеки. — Доктор, а если она может... перемещать вещи, то не опасно ли это? Вдруг она случайно перенесёт что-то ещё? Что-то большое? Семёнов посмотрел на стену, потом на стол, потом на книгу в своих руках, и почувствовал, как привычная медицинская логика начинает давать трещины под напором невозможного. — Кира, — сказал он, — а вы чувствуете какую-то связь с этими предметами? Когда они появляются? Кира задумалась, пытаясь сформулировать ощущения, для которых не существовало слов. — Это как... как будто я вспоминаю не событие, а место. Не то, что происходило, а то, как выглядела комната. И чем ярче я помню, тем больше вероятность, что вещи... прыгнут сюда. — Прыгнут? — Ну да. Словно расстояние для них не имеет значения. Как будто моя квартира и эта палата находятся в одном и том же месте, только в разное время. В коридоре послышались быстрые шаги. Через несколько секунд в палату влетела Лена — взъерошенная, запыхавшаяся, с сумкой через плечо и выражением плохо скрываемой паники на лице. — Кира! — она остановилась на пороге и оглядела палату. — Боже мой, ты действительно это сделала. — Лена? — Кира встала с кровати. — Но ты же сказала, что едешь на автобусе... — Я и ехала. Но когда увидела, что в палате появился твой стол, решила взять такси. — Лена подошла к столу и прижала руку к его поверхности. — Он настоящий. Абсолютно настоящий. Даже царапинка на том же месте. Доктор Семёнов встал и подошёл к сёстрам. — Извините, но как вы могли видеть, что в палате появился стол? Вы же были в автобусе? Лена посмотрела на него так, словно он задал самый естественный в мире вопрос. — Ну, во время разговора по телефону. Я же видела, как палата меняется. Сначала появилась кружка, потом фотография, потом книга, потом стена, потом стол. Всё поэтапно, в процессе нашего разговора. — Но это невозможно, — сказал Семёнов. — Вы не можете видеть то, что происходит в больнице, находясь в автобусе. Лена и Кира переглянулись, и в их взглядах было понимание, которое не нуждалось в словах. — Доктор, — сказала Кира тихо, — а что если возможное и невозможное — это не абсолютные константы, а... договорённости? Правила игры, которые можно изменить, если знаешь, как? Семёнов почувствовал, как у него кружится голова. Тридцать лет медицинской практики не подготовили его к разговорам о природе реальности с пациенткой, которая могла материализовать предметы силой воли. — Кира, — сказал он, — а вы помните что-нибудь необычное перед аварией? Что-то, что могло... изменить вас? Кира закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на тех воспоминаниях, которые скользили, как рыбы в мутной воде. — Я помню библиотеку. Пустую, тихую. Помню, что читала что-то... необычное. Не художественную литературу, не справочники. Что-то о... — она замолчала, нахмурившись. — О чём? — О времени. О том, что время не река, а океан. Что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, и мы просто скользим по поверхности, видя только маленький участок. Но если нырнуть глубже... Её голос затих, и в палате повисла тишина. Лена смотрела на сестру с беспокойством, Семёнов — с растущим пониманием, что его пациентка находится на территории, не изученной ни одной медицинской дисциплиной. И в этот момент произошло то, что заставило всех троих замереть от изумления. Правая стена палаты начала... расширяться. Не физически — стена осталась на том же месте. Но пространство за ней словно углублялось, открывая вид на комнату Киры. Настоящую комнату, с кроватью, шкафом, окном, за которым виднелись крыши домов и вечернее небо. Это была не галлюцинация, не проекция. Это была сама комната, существующая одновременно в больничной палате и в квартире Киры, словно пространство сложилось пополам, как лист бумаги. — Кира, — прошептала Лена, — остановись. Но Кира уже не могла остановиться. Воспоминания хлынули потоком, и вместе с ними в палату начали перетекать фрагменты её прежней жизни. Не предметы — целые куски пространства, накладывающиеся на больничную реальность, как двойная экспозиция на старой фотографии. Дверной проём в левой стене палаты вдруг стал одновременно больничной дверью и дверью в её квартиру. Окно показывало и больничный двор, и вид из её комнаты. Пол был одновременно больничным линолеумом и домашним ламинатом. — Доктор, — сказала медсестра дрожащим голосом, — мне кажется, нам пора звать кого-то ещё. — Кого? — спросил Семёнов, не отводя глаз от невозможного. — Экзорциста? Физиков? ФСБ? Кира стояла в центре этой наложенной реальности и чувствовала, как границы между «здесь» и «там», между «сейчас» и «тогда» окончательно размываются. Её сознание скользило между двумя пространствами, как мячик в пинг-понге, и с каждым отскоком грань между ними становилась всё тоньше. И тут она поняла, что не знает, как это остановить.