Глава 2: Геометрия пространства С одной стороны правосудие с другой баланс. Правосудие, если подумать, это всего лишь коллективная галлюцинация, которую поддерживает большинство из страха перед хаосом. Петр Васильевич верил в правосудие потому, что оно защищало его право на тишину. Я верил в баланс потому, что правосудие явно дало сбой, когда разрешило ему жаловаться на мой законный образ жизни. Кант сказал поступать так, чтобы максима твоего подбрасывания собачьих экскрементов под дверь ближнего могла стать всеобщим законом природы — при условии, что тем самым восстанавливается нарушенный моральный порядок подъезда. Или что-то в этом роде. Философы любят усложнять простые вещи, но суть остается: если Петр Васильевич может стучать в стену и писать жалобы, то я могу использовать доступные мне ресурсы для восстановления справедливости. Симметрия действий. На балконе начало пахнуть довольно серьезно. Я открыл дверь туда утром и запах ударил в нос так, что пришлось отступить на шаг. Пакеты лежали в углу аккуратной стопкой, но даже двойная упаковка не особо помогала. Солнце грело балкон с обеда, и это явно не способствовало сохранности содержимого. Коричневая собака стояла рядом и смотрела на меня с видом полной невинности, хотя именно она была источником этого биологического материала. Остальные семь собак тоже крутились поблизости, но только Коричневая имела такой взгляд, будто спрашивала: «Ну и что ты теперь будешь делать?» Хороший вопрос, если честно. Шопенгауэр писал о воле к жизни как главной движущей силе существования, а также о воле к производству отходов, которая, по его мнению, была не менее важна для понимания природы собак. Коричневая собака обладала этой волей в избытке, причем без какого-либо философского осмысления последствий. Она просто гадила где хотела и когда хотела, а проблемы оставляла мне. В каком-то смысле она была идеальным экзистенциалистом — действовала без оглядки на общественные нормы и моральные принципы. Я закрыл балконную дверь и вернулся в комнату. Нужно было срочно избавиться от накопившегося запаса, но сейчас было около девяти утра, и Петр Васильевич наверняка бодрствовал. Выходить с целым пакетом в такое время было рискованно даже с учетом слепых зон камер. Коричневая собака в этот момент деловито прошла к дивану, присела и начала свое обычное дело прямо на полу. Даже не попыталась уйти в угол или хотя бы на коврик. Просто решила, что здесь и сейчас — самое подходящее место и время. Я смотрел на это и думал о Диогене Синопском, который тоже игнорировал общественные приличия и справлял нужду где хотел. Циники считали, что культурные нормы — это искусственные ограничения, которые мешают естественной жизни. Коричневая собака была циником в чистом виде, только без философского обоснования своих поступков. Хотя, может быть, обоснование и не требовалось. Она просто жила согласно своей природе, а я пытался вписать это в рамки социального сосуществования с Петром Васильевичем. Две несовместимые системы ценностей, которые каким-то образом должны были найти точку равновесия. Я взял бумажные полотенца и начал убирать свежую кучу. Коричневая собака уже ушла по своим делам, абсолютно не интересуясь последствиями. Остальные собаки тоже проявляли полное безразличие, будто это была совершенно обычная ситуация, которая их не касается. Руссо говорил о естественном состоянии человека, где не было частной собственности, социальных конфликтов и назойливых соседей с камерами наблюдения. Но он не жил в панельном доме с восемью собаками и назойливым соседом. В естественном состоянии я бы просто ушел на другую территорию, подальше от Петра Васильевича. А здесь приходилось адаптироваться, искать компромиссы между его требованиями тишины и моей потребностью как-то существовать с животными. Я упаковал свежий материал в очередной пакет и положил его к остальным на балкон. Теперь там была целая коллекция, которая требовала срочной утилизации, но безопасного способа пока не просматривалось. Камеры Петра Васильевича висели на своих местах. Я выглянул в глазок и увидел ту, что напротив его двери. Вторая находилась в углу, возле почтовых ящиков, и оттуда не просматривалась моя дверь, но захватывала часть коридора. Геометрия пространства была довольно простой. Конфуций говорил: "Правильный человек знает точное расстояние между камерой и батареей", и в этом была глубокая мудрость применительно к современным реалиям. Если выйти из моей двери и сразу повернуть направо, прижавшись к стене, то можно было оказаться в слепой зоне обеих камер. Потом нужно было пройти метра два вдоль стены, пригнувшись под углом обзора первой камеры, и только в последний момент шагнуть к двери Петра Васильевича, оставить пакет и быстро вернуться тем же путем. Теоретически это выглядело осуществимым. Практически требовало определенной координации движений и хорошего тайминга. Гераклит сказал, что нельзя дважды войти в одну реку, но можно дважды пронести один и тот же пакет мимо камеры, если река течет предсказуемо, а сосед ходит по расписанию. Проблема была в том что река, хотя бы течет по предсказуемому руслу, а камеры могут быть перенаправлены в любой момент, если Петр Васильевич вдруг решит изменить настройки. Я подождал до полудня, когда сосед обычно выходил в магазин. Услышал, как открылась его дверь, потом характерный звук ключей и шаги по лестнице вниз. У меня было минут двадцать, может быть полчаса, пока он не вернется. Взял один из пакетов с балкона — самый легкий, чтобы было удобнее маневрировать. Надел темную толстовку с капюшоном, хотя в квартире было жарко и это выглядело странно. Но камеры есть камеры, даже если они не работают как надо. Открыл дверь максимально тихо и выглянул в коридор. Пусто. Камера напротив двери Петра Васильевича смотрела в свою сторону, вторая висела в углу и не фиксировала движения у моей двери. Я шагнул в коридор и сразу повернул направо, прижавшись спиной к стене. Пакет держал в левой руке, прижимая к телу, чтобы минимизировать видимость. Пот уже пропитал футболку под толстовкой, хотя прошло всего минуты две. Потом медленно начал двигаться вдоль стены, пригнувшись под тем углом, где первая камера теоретически могла бы захватить силуэт. Три шага. Четыре. На пятом шаге пакет выскользнул из влажной ладони. Время замедлилось. Пакет падал к полу, и я инстинктивно метнулся вниз, выставив правую руку. Поймал его в сантиметре от линолеума, но при этом колено снова хрустнуло, уже громче и протестующе. Замер в неудобной позе — полуприсев, вытянув руку, прижимаясь к стене — будто застыл в середине какого-то странного танца. Медленно выпрямился, перехватил пакет поудобнее и продолжил движение. Половицы под линолеумом скрипели, но не сильно, и я старался наступать ближе к стенам, где доски обычно закреплены лучше. Каждое движение рассчитывал заранее, будто играл в какую-то абсурдную шахматную партию против технологии, которая даже не работала нормально. Спиноза утверждал, что свобода — это осознанная необходимость проносить пакеты с собачьими экскрементами мимо камер видеонаблюдения в целях восстановления космического баланса. Я осознавал необходимость пронести пакет с собачьим дерьмом мимо двух камер, следовательно, был абсолютно свободен в своих действиях. Логика безупречная, если не думать слишком много о контексте. Еще три шага, и я оказался у самой двери Петра Васильевича. Камера над ней смотрела вниз, но под таким углом, что я находился практически в слепой зоне, если стоял вплотную к стене. Пот тек по лицу, и капюшон прилип к голове. Быстрое движение — пакет на пороге. Разворот. Обратный путь вдоль той же стены, пригнувшись под тем же углом. Колени хрустели при каждом шаге. Шесть шагов назад. Семь. Восемь. Дверь моей квартиры. Внутрь. Закрыть. Я стоял в прихожей и слушал собственное дыхание, которое участилось не столько от физической нагрузки, сколько от концентрации. Стянул толстовку — она была мокрой насквозь, будто я пробежал марафон, а не прошел двадцать метров по коридору. Собаки смотрели на меня с любопытством, будто не понимали, зачем человек устраивает такие странные ритуалы. Макиавелли писал, что цель оправдывает средства, особенно если цель — это размещение пакета с собачьим дерьмом на пороге соседа, а средства включают акробатические маневры в слепых зонах камер. Я достиг цели — пакет доставлен, камеры обмануты, Петр Васильевич получит свою порцию раздражения, когда вернется из магазина. Следовательно, средства были оправданы, даже если со стороны это выглядело как параноидальный перформанс. Минут через двадцать я услышал шаги на лестнице. Петр Васильевич возвращался. Потом звук ключей, открывающаяся дверь, секундная пауза и знакомое ругательство вполголоса. Все работало. Система функционировала. Баланс восстанавливался с каждым пакетом, хотя запах на балконе становился все более настойчивым, и Коричневая собака явно не собиралась менять свои привычки. Но это уже были детали, которые требовали отдельного решения. На следующий день Коричневая собака выдала два подхода за утро. Я смотрел на это и вспомнил, как Ницше писал: "Что нас не убивает, то делает сильнее, а что делает балкон непригодным для использования — то закаляет дух и совершенствует навыки обращения с биологическими отходами". Или что-то близкое к этому. Философы девятнадцатого века не сталкивались с современными проблемами многоквартирных домов, но принцип оставался верным. Балкон теперь был закрыт на постоянной основе, потому что запах начал просачиваться в комнату. Остальные собаки обходили балконную дверь стороной, будто чувствовали, что там происходит что-то не то. Только Коричневая сохраняла полное равнодушие к последствиям своих действий. Я упаковал обе новые порции и задумался о логистике. Два пакета за раз — это уже серьезная операция, которая требовала больше времени на размещение. А времени как раз не хватало, потому что Петр Васильевич после вчерашнего случая начал выходить в коридор чаще обычного. Видимо, надеялся поймать кого-то на месте преступления. Сократ говорил: "Познай самого себя и распорядок дня своего противника, ибо без знания его паттернов ты обречен быть пойманным с пакетом фекалий в руке". Без знания паттернов поведения Петра Васильевича вся операция превращалась в рулетку, где ставки — это возможность быть пойманным с пакетом фекалий в руке. Я начал записывать его перемещения. Выход в магазин — около двенадцати дня. Вынос мусора — обычно в семь вечера. Проверка почтового ящика — девять утра и шесть вечера. Странные выходы в коридор, когда он просто стоял там и прислушивался — случайное время, но чаще после обеда. Эти странные выходы были проблемой. Невозможно было предсказать, когда он решит выйти и постоять в подъезде минут пять, будто медитируя на тему несправедливости мира. Хотя, если честно, его медитации были вполне обоснованными с его точки зрения. Вольтер учил: "Если хочешь победить врага, изучи расписание его походов в магазин и используй это знание для размещения биологического оружия возмездия". Почти уверен, что Вольтер именно это и имел в виду, хотя в оригинале он использовал более общие формулировки. Слабость Петра Васильевича была в предсказуемости основных действий. Да, он добавил эти случайные выходы, но основной распорядок оставался неизменным. Я подождал до семи вечера, когда он пошел выносить мусор. Услышал, как дверь закрылась, шаги пошли к мусоропроводу в конце коридора. У меня было минуты три максимум — спуститься, выбросить, вернуться. Взял оба пакета с балкона, быстро вышел в коридор. Два пакета было неудобно держать, поэтому пришлось прижать один подмышкой. Камеры на своих местах, красные огоньки не горят. Маршрут тот же — вдоль правой стены, пригнувшись под углом обзора. Колени протестующе хрустели после вчерашних акробатических упражнений. Но на этот раз не стал класть пакеты прямо у двери. Слишком очевидно после вчерашнего. Вместо этого засунул один за батарею напротив его квартиры, а второй положил на подоконник в глубине коридора, где обычно никто не смотрит. Вернулся в квартиру за тридцать секунд до того, как услышал шаги Петра Васильевича, возвращающегося от мусоропровода. Идеальный тайминг, хотя и немного рискованный. Он прошел мимо батареи, мимо подоконника и зашел к себе, ничего не заметив. Пока не заметив. Но запах через час-два начнет распространяться, и тогда начнется новый раунд его расследований.