# Глава 1: Справедливость, баланс и собачьи отходы (не спрашивайте) Проблема началась где-то месяц назад, хотя точную дату я не помню. Просто в какой-то момент заметил, что одна из собак — скорее всего это была Коричневая, потому что у нее всегда были проблемы с дисциплиной — начала гадить не там где надо. Я пробовал разные подходы. Сначала думал, что это временное явление, что-то вроде расстройства желудка или стресса. Собаки тоже переживают стресс, это научный факт. Но прошла неделя, потом вторая, и ситуация не улучшилась. Более того, она стала хуже, потому что теперь я каждое утро находил новую кучу в самых неожиданных местах. Убирать самому было противно. Не то чтобы я брезгливый человек, но восемь собак производят достаточно много отходов, и когда ты каждый день сталкиваешься с этим объемом, начинаешь искать альтернативные решения. Логичные решения. Сосед живет через стену. Его зовут Петр Васильевич, и он пенсионер, который постоянно жалуется на шум. На лай моих собак, на музыку, на то, что я хожу по квартире после десяти вечера. Он стучит в стену, звонит в дверь, пишет жалобы в управляющую компанию. В общем, типичный зануда, который считает, что весь мир должен подстраиваться под его распорядок дня. Поэтому когда я подумал о том, куда можно переместить проблему с фекалиями, Петр Васильевич показался логичным выбором. В конце концов, справедливость — это довольно субъективная концепция. Философы спорят об этом веками, хотя если подумать, то всё сводится к балансу. Гоббс писал, что в естественном состоянии человек человеку волк. Петр Васильевич объявил войну первым, когда начал стучать в стену. Я просто ответил на его условиях. В отсутствие реального арбитра, которым могла бы стать управляющая компания, мы вернулись к естественному состоянию, где действует право более креативного. Кант говорил о категорическом императиве, но он жил в другое время и не сталкивался с соседями вроде Петра Васильевича. Ницше был ближе к истине, когда писал, что мораль создана слабыми для защиты от сильных. Петр Васильевич считал себя правым, потому что у него были возраст и время писать жалобы, а у меня были собаки и необходимость как-то существовать. Если рассматривать ситуацию объективно, то мои действия были просто восстановлением баланса. Он нарушал мой покой — я нарушал его. Никакой злобы, только теория социального взаимодействия. Первый раз я просто оставил пакетик у его двери. Ничего особенного, обычный черный пакет, завязанный на узел. Положил рано утром, когда он еще спал, и вернулся к себе. Через час услышал, как он открыл дверь, потом раздался какой-то приглушенный звук — наверное, возмущение или удивление. Но никаких последствий не было. Он не постучал в мою дверь, не устроил скандал, ничего. Это воодушевило меня. Значит, метод работает, и при этом анонимный. Он не может доказать, что это я, потому что в нашем подъезде живет еще несколько человек с собаками. Теоретически, виновным может быть кто угодно. На следующий день я повторил процедуру. Потом еще раз. Потом это вошло в привычку — Коричневая собака гадит, я собираю в пакет, иду к двери Петра Васильевича, оставляю там. Простая схема, которая решает сразу две проблемы: избавляет меня от необходимости возиться с утилизацией и одновременно создает небольшие неудобства человеку, который сам создавал мне неудобства все это время. Справедливость в чистом виде, если подумать. Он мешает мне жить спокойно — я мешаю ему. Баланс восстановлен. Принцип "око за око" древнее всех философских систем. Он присутствует в Кодексе Хаммурапи, в Торе, в исламском праве. Это не примитивная месть, а точно откалиброванная справедливость. Петр Васильевич лишал меня покоя — я лишал его покоя. Эквивалентный обмен. Алхимики были правы: ничто не создается из ничего. Вообще, концепция вреда тоже интересная. Что такое вред? Утилитаристы сказали бы, что это то, что уменьшает общее количество счастья. Бентам, например, различал утилитаризм действий и утилитаризм правил. Если следовать правилу «не подбрасывай фекалии соседям», общество выиграет в долгосрочной перспективе. Но правила работают только когда их соблюдают все. Петр Васильевич нарушал негласное правило «не донимай соседей по пустякам», следовательно, система правил уже сломана. Остается утилитаризм действий: каждое мое действие приносило мне удовлетворение, а его страдания были не больше тех, что он причинял мне. Но кто измеряет это счастье? Петр Васильевич страдал от пакетов у двери, но я страдал от его постоянных жалоб и стука в стену. Если сложить эти страдания, то получается примерно одинаковая сумма, значит, общий баланс счастья в мире не изменился. Математически всё сходится. К тому же, можно было посмотреть на это и с точки зрения личной автономии. Я имел право распоряжаться продуктами жизнедеятельности своих собак так, как считал нужным. Петр Васильевич не владел пространством перед своей дверью — это общая территория. Следовательно, юридически я не нарушал его личных границ, а просто использовал общественное пространство нестандартным образом. Правда, недели через две Петр Васильевич начал оставлять записки на доске объявлений в подъезде. Что-то вроде "Уважаемые соседи, прошу перестать подбрасывать нечистоты к моей двери". Написано корявым почерком, с ошибками, но суть понятна. Я прочитал его записку и подумал, что это довольно слабая попытка решить проблему. Обращение к абстрактным соседям ничего не даст, потому что никто не признается в таких вещах добровольно. Люди вообще редко признаются в неудобных действиях, если нет прямых доказательств. Это базовая психология. Хотя его попытка апеллировать к совести соседей была наивной. Совесть — это социальный конструкт, который работает только в обществе с общими ценностями. Наше подъездное сообщество не имело общих ценностей, кроме желания, чтобы всех остальных не было слышно. Следовательно, апелляция к совести была логической ошибкой с его стороны. Можно было даже сказать, что я оказывал Петру Васильевичу услугу, тренируя его стрессоустойчивость. Стоики считали, что страдания делают человека сильнее, помогают развить внутреннюю твердость. Я давал ему возможность практиковать стоицизм в бытовых условиях, хотя он, вероятно, не ценил этого образовательного аспекта наших отношений. Буддисты говорят о карме — законе причины и следствия. Петр Васильевич создал негативную карму своими жалобами, вот и всё. Хотя записка меня немного насторожила. Значит, ситуация начала его действительно беспокоить, раз он решился на публичное обращение. Может, стоило бы притормозить на пару дней, дать ему успокоиться. Но потом я вспомнил, как он орал на меня прошлым летом из-за того, что я выгуливал собак в шесть утра, и решил продолжить. На следующее утро Коричневая собака снова оставила мне «подарок» возле дивана. Я упаковал его в двойной пакет — на всякий случай, для надежности — и направился к выходу. Но когда открыл дверь, увидел, что напротив, у двери Петра Васильевича, стоит камера. Небольшая, черная, явно купленная в каком-то интернет-магазине. Прикреплена на скотч к дверному косяку и направлена прямо на порог. Красный светодиод мигал, показывая, что устройство работает. Я закрыл дверь и вернулся в квартиру. Пакет все еще был в руке, собаки смотрели на меня с ожиданием очередной прогулки, но сейчас мне нужно было подумать. Камера меняла всю ситуацию. Теперь у него появилась возможность меня идентифицировать, и это создавало риски. С другой стороны, камера была установлена довольно криво, и угол обзора выглядел не самым удачным. Возможно, она снимает только непосредственно порог, без захвата соседних дверей. Плюс качество картинки у таких дешевых устройств обычно паршивое, особенно при плохом освещении в подъезде. Я положил пакет на балкон временно и сел обдумать варианты. Можно было просто прекратить все это и вернуться к самостоятельной утилизации отходов. Скучное решение, но безопасное. Или можно было найти способ обойти камеру, что требовало дополнительных усилий и планирования. Третий вариант — подождать, пока Петр Васильевич сам устанет от этой камеры. Такие устройства требуют регулярной зарядки или замены батареек, и пожилые люди часто забывают о таких вещах. Через неделю-две он может просто перестать следить за ней, и проблема решится сама собой. И решение было очевидным. Я подождал бы пару дней, чтобы Петр Васильевич расслабился и решил, что его камера сработала как сдерживающий фактор. Когда люди думают, что их план удался, они теряют бдительность. Это вполне предсказуемо. В течение следующих трех дней я собирал фекалии в пакеты и складывал их на балконе. Коричневая собака продолжала гадить с завидной регулярностью, так что запас рос быстро. Запах там стоял соответствующий, но балкон у меня обычно закрыт, так что особых проблем это не создавало. На четвертый день я решил провести разведку. Вышел в подъезд якобы за почтой и краем глаза оценил ситуацию с камерой. Красный светодиод больше не мигал. Либо батарейка села, либо Петр Васильевич отключил устройство, посчитав, что угроза миновала. В любом случае, это был хороший знак. Но я все равно не хотел рисковать. Камера могла работать и без индикатора, а проверить это напрямую означало попасть в кадр. Нужен был другой подход. Вечером я изучил расположение камеры более внимательно, делая вид, что завязываю шнурки у своей двери. Угол установки действительно был кривой, и она смотрела в основном на порог Петра Васильевича, но захватывала небольшую часть коридора слева. Моя дверь находилась справа, так что технически я мог подойти к его двери, прижавшись к правой стене, и остаться вне зоны видимости. Теоретически. На следующее утро я взял один из пакетов с балкона и надел темную толстовку с капюшоном. Не для того чтобы выглядеть подозрительно, а просто чтобы усложнить идентификацию на случай, если камера все-таки запишет что-то. В подъезде всегда темновато, особенно рано утром, так что капюшон создавал дополнительную тень на лице. Я открыл дверь максимально тихо и прислушался. Тишина. Петр Васильевич обычно просыпался около восьми, а сейчас было чуть за шесть. Хорошее время. Прижавшись к правой стене, я медленно двинулся к его двери. Каждый шаг рассчитывал так, чтобы не скрипели половицы под линолеумом. Камера оставалась неподвижной, красный огонек по-прежнему не горел. Когда я оказался почти у самого порога, сделал последний шаг вперед и быстро положил пакет прямо перед дверью. Потом развернулся и таким же образом вернулся к своей двери. Весь процесс занял меньше минуты. Внутри квартиры я ждал, прислушиваясь к звукам в подъезде. Никакой реакции. Значит, либо камера не зафиксировала мои действия, либо Петр Васильевич еще не проверил запись. В любом случае, операция прошла успешно. Через час я услышал, как он открывает дверь, потом ругается вполголоса и хлопает дверью обратно. Работает. Все еще работает. Следующие несколько дней прошли по той же схеме. Я выходил рано утром, прижимался к стене, оставлял пакет и возвращался обратно. Петр Васильевич каждый раз находил его и каждый раз ругался, но никаких активных действий не предпринимал. Видимо, камера действительно не записывала ничего полезного, или он просто не мог разобраться с настройками. Хотя на шестой день я заметил, что он приклеил к двери новую записку. Листок бумаги формата А4, напечатанный на принтере крупным шрифтом: «Знаю, кто это делает. Прекратите немедленно, иначе обращусь в полицию». Пустая угроза, конечно. Даже если он что-то подозревает, доказательств у него нет. Полиция не будет заниматься делом о собачьих экскрементах у двери пенсионера без прямых улик. У них есть более серьезные задачи, чем разбираться в подъездных конфликтах. Вообще, правовая система построена на презумпции невиновности, а это означает, что бремя доказательства лежит на обвинителе. Петр Васильевич должен был доказать мою вину, а не я — свою невиновность. Это фундаментальный принцип, который защищал меня лучше любой маскировки. Пока у него не было видеозаписи или свидетелей, я оставался теоретически невиновным, даже если практически виновным. С философской точки зрения, можно было поспорить, существует ли вообще объективная вина в таких ситуациях. Сартр говорил, что человек обречен быть свободным и сам создает свою мораль через действия. Я создавал свою мораль, в которой защита личного пространства от назойливого соседа была оправданным действием. Петр Васильевич создавал свою мораль, где тишина после десяти вечера была священным правом. Обе морали были одинаково валидны, просто несовместимы друг с другом. Но записка показывала, что он начинает нервничать. Это было интересно. Люди, когда нервничают, совершают ошибки. Принимают импульсивные решения, которые потом оборачиваются против них. Я решил немного усилить давление. В теории игр, наша ситуация описывается как «дилемма заключенного» в повторяющемся формате. Оптимальная стратегия — «око за око с прощением». Я готов был простить первые жалобы, но Петр Васильевич продолжал. Следовательно, моя стратегия эволюционировала в сторону наказания без прощения. Вместо одного пакета в день начал оставлять два. Коричневая собака исправно поставляла материал, а я просто распределял его по разным пакетам и размещал их с интервалом в несколько часов. Один рано утром, второй ближе к обеду, когда Петр Васильевич обычно выходил в магазин. Эффект не заставил себя ждать. Уже на второй день такого режима он начал стучать в двери соседей. Я слышал, как он ходил по подъезду, звонил в квартиры и спрашивал, не видел ли кто-то подозрительных личностей. До моей двери он тоже дошел. Когда я открыл, он стоял на пороге с красным лицом и тяжело дышал. Наверное, поднимался по лестнице слишком быстро для своего возраста. — Это вы, да? — выпалил он без приветствия. — Что именно я? — я изобразил максимально нейтральное выражение лица. — Не прикидывайтесь! Фекалии! У моей двери! Каждый божий день! — Петр Васильевич, у меня восемь собак. Если бы я хотел избавиться от отходов незаконным способом, разве я бы стал делать это в нашем же подъезде? Это нелогично. Он помолчал, видимо, пытаясь найти контраргумент, но логика действительно была на моей стороне. Зачем мне гадить там, где живу сам, если есть целый город? Хотя даже если бы он догадался, что это я, ему пришлось бы признать определенную элегантность схемы. Аристотель писал о том, что добродетель находится между двумя крайностями. Полное игнорирование проблемы было бы трусостью, а прямая конфронтация, глупой агрессией. Я выбрал средний путь: анонимное, ненасильственное сопротивление. Почти гражданское неповиновение в миниатюре, только вместо политического протеста, бытовой конфликт. — У вас камера установлена, — продолжил я. — Проверьте запись. Если там есть я, тогда можете предъявлять претензии. — Камера... — он сбился. — Она сломалась. Или... не знаю. Ничего не записывает. — Тогда как вы можете быть уверены, что это кто-то из жильцов? Может, это бомжи приходят с улицы. Или подростки балуются. Вариантов масса. Петр Васильевич постоял еще несколько секунд, потом развернулся и ушел к себе. Разговор был окончен, но я понимал, что это не конец истории. Камю говорил об абсурде человеческого существования. Наш конфликт — идеальная иллюстрация этого абсурда. Пожилой человек воюет с собачьим дерьмом, хотя через десять-двадцать лет его не будет, меня не будет, собак не будет. Всё это театр абсурда. Разница в том, что я осознаю абсурдность происходящего и превращаю её в искусство. Можно сказать даже, что каждый пакетик, это своего рода перформанс, комментарий на тему тщетности человеческих усилий. Следующие два дня я специально ничего не подбрасывал. Дал Петру Васильевичу немного расслабиться, подумать, что, может быть, его обход соседей действительно возымел эффект. Когда противник начинает верить в свою победу, он становится уязвимым. Коричневая собака, конечно, продолжала производить материал, так что запас на балконе рос. Я даже подумал, что неплохо было бы найти причину ее проблем с пищеварением, но это требовало визита к ветеринару, а визиты к ветеринару требовали денег. Проще было продолжать текущую систему. На третий день я возобновил операции, но с модификацией. Вместо того чтобы класть пакеты прямо у двери, я начал прятать их в менее очевидных местах. Один раз засунул за батарею напротив его квартиры. Другой раз поместил на подоконник в торце коридора, откуда запах постепенно распространялся по всему подъезду. Петр Васильевич сначала не понял, в чем дело. Я слышал, как он выходил, принюхивался, ходил туда-сюда по коридору. Потом нашел первый тайник и снова начал ругаться, только теперь тише, будто разговаривал сам с собой. Через неделю он установил вторую камеру. Теперь их было две — одна напротив его двери, вторая в углу подъезда, прикрепленная к стене возле почтовых ящиков. Обе на скотче, и дешевые какие. Красные огоньки даже не пытались мигать. Я изучил новую расстановку и понял, что он просто купил еще одно устройство, не разобравшись, почему первое не работало. Видимо, надеялся, что количество компенсирует качество. Типичная ошибка людей, которые не понимают технологию. Но камеры создавали дополнительные сложности, даже нерабочие. Хотя бы потому, что теперь надо было учитывать их расположение при каждой операции. Я не мог просто подойти и оставить пакет — нужно было продумывать маршрут, углы обзора, и возможные слепые зоны. Поэтому я переключился на другую тактику. Вместо того чтобы подбрасывать фекалии в подъезде, начал оставлять их в других местах, где Петр Васильевич регулярно бывал. Например, возле мусорных баков, куда он выходил каждое утро. Или на скамейке во дворе, где он любил сидеть после обеда. Технически это уже не было прямым подбрасыванием к его двери, но эффект оставался тот же. Он находил пакеты, понимал, что это продолжение той же кампании, и злился еще больше. А доказать что-либо становилось еще сложнее, потому что теперь фекалии появлялись на общей территории, а не у его личного порога.