Глава 2: Боль Скорость нарастала с маниакальным упорством, превращая падение из пугающего события в нудную рутину. Свист ветра в ушах, поначалу напоминавший рев турбины, постепенно перешел в монотонный, давящий на перепонки гул. Тело превратилось в снаряд, рассекающий пустоту, но пустота эта никак не заканчивалась. Странно, но страха не было. Было лишь раздражение и вопросы к физике этого места. В нормальном мире существует предел скорости падения, когда сопротивление воздуха уравновешивает гравитацию. Здесь же законы Ньютона, видимо, остались за дверью, вместе с тем пернатым клерком. Ускорение продолжало вжимать внутренности в позвоночник, словно кто-то привязал к ногам невидимые гири и тянул их к центру земли. Или что там у них вместо центра? Вокруг неслись смазанные полосы. Стены этой бесконечной шахты — если они вообще существовали — сливались в однородную грязно-бурую массу. Разглядеть хоть какие-то детали не получалось. Может, там висели другие падающие, торчали корни мирового дерева, или были написаны инструкции по технике безопасности при полетах в бездну. Всё тонуло в смазанном движении. Повернуться было сложно. Поток воздуха держал крепче смирительной рубашки. Попытка пошевелить рукой привела лишь к тому, что кисть чуть не вывернуло из сустава. Пришлось расслабиться и принять позу, которую навязала аэродинамика. Летел он лицом вниз, раскинув конечности, как тряпичная кукла, которую выбросил с балкона капризный ребенок. Мысли, лишенные возможности зацепиться за что-то внешнее, начали копаться в ситуации. Куда ведет этот мусоропровод? Ответ напрашивался сам собой, учитывая примитивную логику всего происходящего. Если наверху был офис с золотым полом и белым светом, то внизу, согласно всем пошлым канонам, должна быть кочегарка. Ад. Преисподняя. Подвал мироздания. Это было настолько предсказуемо, что сводило скулы. Неужели вселенная, с её миллиардами галактик и непостижимой сложностью квантовой механики, в итоге сводится к банальной двухэтажной схеме? Хорошие мальчики направо, плохие — в люк. Никаких нюансов, или серых зон походу не было. Просто сортировка овощей на конвейере: гнилое — в утиль. Гадриэль с его красной кнопкой уже давно не выглядел вестником божественной воли, а скорее ленивым оператором, которому лень разбираться в сортах брака, но сейчас он пробил ёще одно дно. Метафорически конечно. Хотя в его ситуацииб он сам может пробить дно, но уже не метафорическое. Если внизу действительно Ад, то там наверняка будет жарко. И, конечно, там будут котлы. И черти с вилами. И запах серы. Весь этот дешевый реквизит из средневековых страшилок. Он почти надеялся увидеть там что-то другое — может, ледяную пустыню или бесконечную очередь в паспортный стол, что само по себе было бы страшнее огня. Но интуиция подсказывала: фантазия местных архитекторов не ушла дальше картинок из старых книжек. Как и во время когда он ждал в очереди, время для него снова потеряло смысл окончательно. Может, он падал минуту, а может — неделю. Голод не мучил, сон не приходил. Только бесконечное «вниз». Скука стала почти осязаемой. Хотелось достать сигарету, но карманы, если они и были на этом новом теле, наверняка пустовали. Да и прикурить на такой скорости было бы проблематично. А потом БАЦ! И он приземлился. Удар о твердую поверхность вышиб воздух из легких, хотя по всем законам физики он должен был превратить тело в лепёшку. Инерция, копившаяся во время бесконечного падения, исчезла мгновенно, будто кто-то просто переключил тумблер с «падение» на «стоять». Никакого кратера или сломанных костей не последовало тоже. Просто сухой хлопок подошв о камень, и всё закончилось. Он выпрямился, машинально отряхивая колени, хотя грязи на них не было. Оглядевшись, он понял, что одиночество закончилось. Вокруг, насколько хватало зрения в красноватом полумраке, стояли люди. Тысячи людей. Они так же растерянно моргали, ощупывали себя и крутили головами. Место напоминало гигантскую пещеру или заброшенный ангар размером с небольшую страну. Потолка видно не было. Он терялся в дымной мгле наверху, откуда продолжали сыпаться новые «посылки», плюхаясь на камень с тихими шлепками. Шум нарастал. Кто-то начал всхлипывать, кто-то звать маму, а кто-то просто матерился, пытаясь осознать происходящее. Паника расползалась по толпе, как инфекция, передающаяся воздушно-капельным путем. Вдруг резкий, противный визг рассек гул голосов. Звук был похож на фонящий микрофон, который поднесли слишком близко к колонке. Все инстинктивно зажали уши и повернулись к источнику шума. Метрах в ста возвышалась черная платформа, грубо сколоченная из чего-то, напоминающего окаменевшие кости. На ней стояли пятеро. При виде этой компании бровь сама собой поползла вверх. Если наверху дизайном занимались любители помпезного барокко, то здесь явно поработали фанаты дешевых ролевых игр. Никаких рогов, копыт или хвостов. Пятеро существ выглядели как массовка из плохого фильма для взрослых. На них были кожаные ремни, перетягивающие бледные, жилистые тела, шипованные ошейники и маски, полностью скрывающие лица, оставляя лишь прорези для глаз и ртов, закрытых на молнии. Казалось, сейчас заиграет техно, и начнется специфическая дискотека. У центрального в руке был микрофон — старый, проводной, тянущийся черной змеей куда-то в глубь платформы. У остальных четверых в руках болтались длинные, хищно изогнутые плети. — Внимание, мусор! — голос из динамиков прозвучал скрежетом, от которого заныли зубы. Демон в коже постучал пальцем по мембране микрофона. — Экскурсия окончена. Добро пожаловать на вечное поселение. Толпа затихла. Слышно было только тяжелое дыхание тысяч людей. — Вы признаны браком, — продолжал кожаный оратор, расхаживая по сцене. — Дефектом производства. Не ждите котлов с маслом, это скучно и неэффективно. Мы предпочитаем индивидуальный подход. Он махнул рукой в сторону огромного пустого пространства перед платформой. — Прошу всех к бассейну. Водные процедуры обязательны для каждого. Прыгать придется всем, так что не создавайте очереди. Земля под ногами вздрогнула, и люди начали шарахаться в стороны, давя друг друга. Прямо по центру пещеры, через весь каменный пол, пробежала трещина. Она стремительно расширялась, сопровождая этот процесс звуком, похожим на хруст ломающихся костей планеты. Из разлома пахнуло жаром. Не тем приятным теплом костра, а тяжелым, удушливым зноем, который бывает только в металлургическом цеху. Края трещины разошлись метров на двадцать, открывая вид на содержимое «бассейна». Никакой воды там, естественно, не было. Внизу, булькая и лениво перекатываясь, текла густая оранжевая жижа. Лава. Она пузырилась, лопаясь с жирными хлопками и выбрасывая вверх снопы искр. Жар мгновенно ударил в лицо, высушивая глаза. Если это бассейн, то купание в нем обещало быть очень коротким. — Смотрите, как красиво, — прокомментировал демон. — Но плавать в открытую запрещено техникой безопасности. Поверхность лавы забурлила сильнее. Из огненной реки начали подниматься железные конструкции. Они всплывали медленно, с надрывным скрежетом, словно кто-то толкал их снизу. Это были узкие металлические клети, похожие на гробы, поставленные вертикально, или на лифтовые кабины без стен, только с редкими прутьями. Их были тысячи. Они поднимались рядами, выстраиваясь вдоль края разлома, и каждая была покрыта слоем копоти и ржавчины. Двери камер с лязгом распахнулись, приглашая внутрь. Выглядело это как самая жуткая парковка в истории мироздания. — Занимаем места! — рявкнул демон, в голосе которого уже не было скуки. — Одна камера — одна душа. Живее! Или нам помочь? Толпа стояла неподвижно. Никто в здравом уме не собирался лезть в железный ящик, торчащий из лавы. Люди пятились, пытаясь вжаться в задние ряды, подальше от жара и сумасшедших в латексе. — Помочь, так помочь, — хмыкнул надзиратель. Четверо его подручных синхронно шагнули вперед и взмахнули руками. Свист плетей разрезал горячий воздух. Удары были не показательными. Длинные хвосты, унизанные мелкими крючками, врезались в первых смельчаков, замешкавшихся у края. Крики боли перекрыли гул лавы. Удары плетей оставляли на призрачных телах глубокие, дымящиеся борозды, словно плоть плавилась от прикосновения. Это работало лучше любых уговоров. Страх перед болью оказался сильнее страха перед неизвестностью. Толпа дрогнула и хлынула вперед, к камерам. — Не толпиться! — орал демон в микрофон, пока его коллеги методично полосовали спины отстающих. — Каждому хватит! Он двигался вместе с потоком. Сопротивляться сейчас было глупо — пятеро с хлыстами против безоружной толпы, которая готова затоптать соседа, лишь бы не получить удар. Людская масса сама вынесла его к краю разлома. Жар здесь был невыносимым, но выбора особо не предлагали. Слева женщина визжала, пытаясь уцепиться за камень, пока надсмотрщик пинком загонял её в клеть. Справа какой-то толстяк уже захлопнул за собой решетку, трясясь от ужаса. Он остановился перед своей камерой. Железный ящик висел над кипящей жижей на толстых цепях. Внутри было тесно, пол представлял собой крупную решетку, сквозь которую отлично просматривалась оранжевая смерть внизу. Заходить внутрь не хотелось. Совсем. Но сзади уже слышался свист плети, подгоняющий очередную партию «клиентов». Вздохнув горячим воздухом, он шагнул в металлическую коробку. Дверь тут же захлопнулась с громким щелчком, отрезая путь назад. Замка изнутри не было. Ожидаемо. Теперь оставалось только ждать, когда эта адская карусель начнет свое движение вниз. Процесс погрузки затянулся. Висеть в железном ящике над кипящей рекой оказалось занятием утомительным, даже с учетом экстремальных декораций. Демоны в коже работали споро, загоняя последних упирающихся в дальние ряды клеток, но масштаб мероприятия требовал времени. Тысячи людей, тысячи клеток, и каждая должна была быть заполнена. В этой паузе было что-то издевательское. Снизу поднимался жар, от которого пересыхало во рту и кожа начинала зудеть, словно покрываясь коркой, но самое страшное было в ожидании. Это напоминало очередь к стоматологу, растянутую до размеров стадиона. Соседи вокруг больше не кричали, они затихли, вцепившись побелевшими пальцами в прутья решеток, завороженно глядя вниз, на оранжевую массу. Надзиратель с микрофоном наконец перестал прохаживаться по платформе. Он поднял руку. В наступившей тишине щелчок его пальцев прозвучал как выстрел. — Погружение! — рявкнул он, хотя команды уже не требовалось. Механизм сработал синхронно. Где-то в вышине лязгнули гигантские шестерни, цепи натянулись, дрогнули и с тошнотворным скрежетом поползли вниз. Полет был коротким, но запоминающимся. Желудок снова попытался поменяться местами с сердцем. Клеть ухнула в вязкую оранжевую жижу с размаху, не замедляясь перед поверхностью. Удар был страшным. Лава оказалась не водой, она обладала плотностью жидкого бетона. Клетку тряхнуло так, что зубы клацнули, едва не откусив язык. А через долю секунды мир исчез, сменившись абсолютной, ослепляющей белизной боли. Это нельзя было назвать ожогом. Слово «ожог» подразумевает повреждение участка кожи. Здесь же горело всё и сразу. Лава затекла сквозь прутья мгновенно, заполняя тесное пространство камеры, обнимая тело со страстью безумного любовника. Одежды, если она и была, не стало в первое же мгновение. Кожа, та самая новенькая и гладкая кожа, которую выдали наверху, лопнула и свернулась, как бумага в костре. Но сознание не гасло. Эта чертова новая физиология, которой он так радовался, теперь работала против него. Нервные окончания не выгорали, отказываясь передавать сигнал. Наоборот, они словно обострились, транслируя каждую секунду разрушения прямиком в мозг. Он открыл рот, чтобы закричать, но вместо воздуха в горло хлынула расплавленная порода. Вкус был отвратительным — металлическим, серным, вкусом самой смерти. Внутренности вспыхнули. Легкие превратились в два куска горящего угля. Боль перестала быть сигналом об опасности и стала единственной формой существования вселенной. Не было ни прошлого, ни будущего, ни золотого зала, ни Гадриэля. Был только этот бесконечный, всепоглощающий огонь, разбирающий его на атомы. Мысли расплавились. Остался только инстинкт, требующий одного: прекратить это. Умереть. Исчезнуть. Сдаться. Сознание начало мигать, теряя связь с искромсанным телом. Темнота подступала, обещая долгожданное небытие, спасительный провал в пустоту, где ничего не болит. И в этот самый момент цепи дернулись вверх. Рывок был таким же резким, как и падение. Клетка вылетела из лавы, взмывая над поверхностью огненной реки. Жидкий камень стекал с прутьев и с того, что осталось от человека внутри, дымясь и шипя. Воздух пещеры, который еще минуту назад казался раскаленным, теперь ударил по оголенным нервам ледяным холодом. Это было почти так же больно, как и гореть. Тело дымилось, регенерируя с пугающей скоростью. Обугленные куски плоти отваливались, на их месте нарастало новое мясо, затягиваясь розовой, младенческой кожей. Он судорожно вдохнул, выкашливая черный пепел. Легкие развернулись, жадно хватая кислород. Глаза, которые, казалось, выкипели секунду назад, снова видели. Десять секунд. Ровно столько длилась передышка. Мозг едва успел зарегистрировать факт спасения, как логика происходящего ударила страшнее хлыста. Клетка снова начала падать. Это не милосердие. И не технический перерыв. Если держать руку в огне постоянно, нервы сгорают, и боль притупляется. Организм выбрасывает эндорфины, впадает в шок, и защищается от разных угроз. Чтобы страдание было абсолютным, нужен контраст. Например можно дать жертве надежду, позволить ей вдохнуть, восстановить чувствительность, чтобы потом снова отнять всё это. — Нет... — прохрипел он, глядя, как цепь снова начинают разматываться. Второй раз был хуже. Потому что теперь он знал, что будет. Тело помнило боль, и разум сжался в комок от ужаса еще до соприкосновения с поверхностью. Удар. Погружение. Лава снова ворвалась в клетку, сжигая только что восстановленную плоть. Крик, застрявший в горле, захлебнулся в жидком огне. Боль вернулась не как старая знакомая, а с удвоенной силой, наказывая за секунды передышки. Каждая клеточка тела вопила, умоляя о смерти, но смерть здесь явно была недоступной роскошью. Его снова выдернули, когда разум подошел к грани безумия. Десять секунд на то, чтобы восстановиться, осознать ужас, и снова вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Цикл замкнулся. Других людей больше не существовало. Крики соседей, смех демонов, лязг цепей. Всё это исчезло, отрезанное стеной агонии. Мир сузился до размеров железного ящика. Осталась только пульсирующая красная пелена перед глазами и ожидание следующего погружения. Время потекло странно, рывками. Казалось, прошла вечность. Или минута. Личность начала стираться, как карандашный рисунок под ластиком. Кто он? Зачем он здесь? Какая разница, если сейчас снова будет больно? Проще стать овощем, куском мяса, который просто реагирует на раздражители. Смириться. Раствориться в этом бесконечном цикле жарки и регенерации. В очередной момент передышки, когда легкие судорожно втягивали воздух, а кожа с шипением нарастала на костях, в голове всплыло лицо. Не родных, не друзей. Лицо с чересчур идеальными чертами, обрамленное нимбом из перьев и глаз. Гадриэль. Золотой зал. Список грехов. И кнопка. "Мы еще встретимся". Эти слова прозвучали в памяти чужим голосом, но они стали тем самым крюком, за который зацепилось угасающее сознание. Злость. Холодная, змеиная злость проснулась где-то в глубине обгоревшей грудной клетки. Если он сдастся, если сойдет с ума и превратится в воющее животное, то пернатый клерк победит. Система победит. А этого допустить нельзя. Цепи дрогнули, отправляя его вниз, но на этот раз он не зажмурился. Лава ударила в тело, сжигая кожу, но разум, вместо того чтобы паниковать, вцепился в одну единственную мысль. Нужно считать. Нужно структурировать этот хаос. Боль — это просто информация. Хаос нужно упорядочить. Он начал считать. "Раз", подумал он, когда огонь сожрал пальцы рук. "Два", мышцы на ногах превратились в пепел, открывая кости. "Три", глаза лопнули, но внутренний взор продолжал смотреть на цифру, висящую в темноте. Сосредоточиться на счете было невероятно трудно. Боль пыталась выбить мысли, как таран выбивает ворота, но он держал оборону. Каждая цифра становилась кирпичом в стене, отделяющей рассудок от безумия. "Четыре... Пять... Шесть..." Чем сильнее он концентрировался на счете, тем страннее становилось восприятие. Боль никуда не делась, она всё так же разрывала существо, но теперь она существовала словно отдельно. Я есть я, а боль — это то, что происходит с оболочкой. Я считаю. Я занят. Мне некогда орать. "Семь... Восемь..." Его выдернули наверх. Восстановление прошло быстрее. Или ему так показалось? Восемь секунд. Он продержался восемь секунд в сознании, прежде чем его вытащили. Значит, цикл рассчитан именно на этот интервал — довести до грани, но не дать отключиться окончательно. Снова вниз. "Раз. Два. Три." Он должен был наблюдать. Как именно лава проникает в клетку? С какой стороны жар приходит первым? "Четыре. Пять." Концентрация действовала как анестезия. Слабая, ненадежная, но она позволяла оставаться собой. Он заметил странность. Если в прошлый раз сознание начинало мутнеть на шестой секунде, то сейчас он четко досчитал до девяти. Лава вокруг, казалось, стала чуть менее плотной. Или это его воля затвердела настолько, что внешний мир вынужден был немного отступить? Платформа пошла вверх. — Десять, — прошептал он обгоревшими губами, глядя, как на руках снова появляется здоровая кожа. В глазах, которые только что восстановились, больше не было животного страха. Там горел другой огонь, холодный и расчетливый. Он теперь понял. Они хотят сломать его через его же тело. Через его же рефлексы. Но если отделить разум от тела, превратив пытку в задачу, в эксперимент, то страдать будет только мясо. А мясо — это расходный материал. Снова вниз. "Раз. Два. Три..." И вот он снова падал в пекло. И продолжал отсчитывать секунды своей вечности. И не сломает его ни Гадриэль, ни черти в латексе, ни Ад. Чем четче был счет, тем дольше, как ему казалось, проходило времени между погружениями. Он украдет у них эти секунды, превратит их в минуты, а потом в часы. И он научится жить в этом огне, если придется. Он не сломается. Не сегодня.