# Глава 2: Анда и враг

Когда Елюй Чуцай вошел в юрту на следующий день, Чингисхан уже не лежал на ложе. Великий хан сидел на войлочной подстилке, скрестив ноги, и смотрел на пламя в очаге. Его дыхание было ровнее, чем вчера, но лицо выглядело еще более осунувшимся.

— Ты пришел вовремя, — сказал Чингисхан, не поворачивая головы. — Сегодня я хочу рассказать тебе о человеке, который изменил мою жизнь больше, чем любой другой. О том, кто стал мне ближе брата, а потом — злейшим врагом.

Елюй Чуцай молча расстелил свитки и приготовил кисть. Он чувствовал, что сегодняшний рассказ будет особенно тяжелым для хана.

— Его звали Джамуха, — начал Чингисхан, и в его голосе прозвучала странная смесь нежности и горечи. — Джамуха из рода джаджират. Я встретил его через год после своего побега от тайчиутов. Мне тогда было одиннадцать лет.

Хан закрыл глаза, словно пытаясь увидеть то далекое прошлое.

— После возвращения к семье я стал старше не только годами, но и душой. Плен научил меня не доверять людям сразу, всегда быть начеку. Но он же научил меня ценить верность и дружбу. Когда кто-то протягивал мне руку помощи, как Сорган-Шира, я запоминал это навсегда.

Чингисхан открыл глаза и посмотрел на огонь.

— Мы кочевали с матерью и братьями по берегам Онона. Жизнь была тяжелой, но мы выживали. Я охотился почти каждый день. Стрелял из лука, который сделал сам, ловил рыбу, ставил ловушки на сурков. Мои братья помогали, как могли. Мать учила нас мудрости степи.

Он потер лоб рукой, словно пытаясь унять головную боль.

— В тот день я охотился в долине реки Керулен. Весна только начиналась, и трава была еще молодой и зеленой. Я выследил косулю и долго шел по ее следу. Животное было хитрое — петляло, прыгало через ручьи, пряталось в зарослях. Но я был терпелив. В плену я научился терпению.

Елюй Чуцай быстро записывал каждое слово, стараясь не упустить ни одной детали.

— Я поднялся на небольшую гору, чтобы лучше видеть окрестности. Эта гора была особенной — монголы считали ее священной. На ее вершине стоял обо — куча камней, которую складывали поколения кочевников. Каждый, кто проходил мимо, добавлял свой камень и просил у духов горы защиты и удачи.

Чингисхан улыбнулся своим воспоминаниям.

— И там, у подножия горы, я увидел мальчика моего возраста. Он сидел на камне и чинил свой лук. Рядом с ним лежала убитая косуля — та самая, которую я выслеживал. Он был быстрее меня.

В голосе хана послышалось восхищение.

— Я мог бы разозлиться. Ведь я потратил полдня на охоту, а этот незнакомец забрал мою добычу. Но что-то в нем меня заинтриговало. Он не испугался, увидев меня. Не вскочил, не схватился за оружие. Просто поднял голову и посмотрел на меня спокойными глазами.

Чингисхан встал с подстилки и медленно подошел к входу в юрту. Он отдернул полог и посмотрел на степь, покрытую утренним туманом.

— «Ты долго шел по следу этой косули», — сказал он мне. Я удивился. Как он мог знать, что я выслеживал именно это животное? «Я видел твои следы», — объяснил он. — «Ты хороший охотник, но слишком осторожный. Иногда нужно рисковать».

Хан вернулся к очагу и снова сел на подстилку.

— Так состоялась моя первая встреча с Джамухой. Он действительно был хорошим охотником — лучше меня в то время. Но дело было не только в мастерстве. В нем была какая-то особенная уверенность, словно он знал что-то, чего не знали другие.

Елюй Чуцай поднял глаза от свитка.

— Как он выглядел, повелитель?

— Джамуха был высоким и стройным, — ответил Чингисхан. — У него были острые черты лица и очень умные глаза. Темные, почти черные глаза, которые, казалось, видели тебя насквозь. Когда он говорил, его голос звучал убедительно. Люди слушали его и верили каждому слову.

Хан потянулся к чаше с водой и сделал глоток.

— В тот день мы долго разговаривали. Я рассказал ему о себе, о своей семье, о том, что случилось с моим отцом. Он рассказал о своем роде джаджират, о том, как они кочуют по степям между реками Керулен и Туул. Мы говорили о охоте, о лошадях, о том, какие племена живут в наших краях.

Чингисхан улыбнулся, вспоминая тот разговор.

— Джамуха предложил разделить косулю пополам. Это было справедливо — ведь я потратил время на выслеживание, а он — на убийство. Мы разожгли костер прямо у священной горы и сварили мясо. Пока еда готовилась, мы играли в альчики — в кости из бараньих лодыжек.

Хан замолчал, погруженный в воспоминания.

— Я помню ту игру до сих пор. Джамуха был очень умелым игроком. Он не просто бросал кости — он читал их, предсказывал, как они упадут. Иногда мне казалось, что он может заставить их слушаться его воли.

Елюй Чуцай внимательно слушал, записывая каждое слово.

— Мы играли до заката. Джамуха выиграл больше игр, но он не зазнавался. Наоборот, он хвалил мои удачные броски, учил меня новым приемам. Когда стемнело, мы съели мясо и разговаривали у костра.

Чингисхан встал и снова подошел к входу в юрту.

— В ту ночь Джамуха предложил мне стать его андой — побратимом. Это было большой честью. По монгольским обычаям, анда ближе, чем кровные братья. Они клянутся делить все — радость и горе, победы и поражения, жизнь и смерть.

В голосе хана появились печальные нотки.

— Я согласился. Как я мог отказаться? Джамуха был умнее, сильнее, опытнее меня. Он знал жизнь лучше, чем я. У меня не было друзей среди сверстников — плен и нужда сделали меня замкнутым. А тут передо мной был мальчик, который хотел стать мне братом.

Чингисхан вернулся к очагу и взял с подстилки небольшой предмет — костяной альчик.

— Мы обменялись подарками, как положено андам. Джамуха подарил мне этот альчик, — он показал кость Елюй Чуцаю. — Он сказал, что это его талисман, который приносит удачу в игре и в охоте. Я подарил ему наконечник стрелы, который сделал сам. Мы поклялись у священной горы быть верными друг другу до самой смерти.

Хан сжал альчик в кулаке.

— После той встречи мы стали видеться часто. Джамуха приезжал к нашему стойбищу, я — к его роду. Мы охотились вместе, скакали на лошадях, учились владеть оружием. Он был хорошим учителем. Показал мне, как правильно натягивать тетиву лука, как метать аркан, как управлять конем одними коленями.

Чингисхан отложил альчик и посмотрел на огонь.

— Моя мать Оэлун поначалу с недоверием относилась к Джамухе. Она говорила, что в его глазах слишком много ума для такого молодого человека. «Умный человек может быть опасен», — предупреждала она меня. Но я не слушал ее предостережений. Мне нужен был друг.

Елюй Чуцай поднял голову от свитка.

— Что думали о нем ваши братья?

— Мои братья тоже сомневались, — ответил Чингисхан. — Особенно Хасар. Он был ближе всех ко мне по возрасту и ревновал к моей дружбе с Джамухой. Хасар говорил, что Джамуха слишком много говорит и слишком мало делает. Но это было несправедливо — Джамуха делал много, просто он не хвастался своими делами.

Хан потер виски, словно у него разболелась голова.

— Джамуха познакомил меня с другими молодыми людьми из разных родов. Через него я узнал многих, кто потом стал моими сподвижниками или врагами. Джамуха знал всех и обо всех. Он умел находить общий язык с людьми, умел убеждать их.

Чингисхан встал и начал медленно ходить по юрте.

— Но постепенно я стал замечать в нем что-то тревожное. Джамуха любил власть. Он наслаждался тем, что люди слушались его, что они приходили к нему за советом. Когда мы были вместе с другими ребятами, он всегда становился их неформальным лидером.

Хан остановился и посмотрел на Елюй Чуцая.

— Сначала меня это не беспокоило. Наоборот, я гордился тем, что такой умный и популярный человек — мой анда. Но потом я начал понимать, что Джамуха не просто лидер — он манипулятор. Он видел слабости людей и умел использовать их.

Чингисхан снова сел на подстилку.

— Однажды мы охотились с группой молодых людей в долине реки Туул. Среди нас был парень по имени Тайчар из рода тайчиут. Он был неуклюжим, не очень умным, но добрым. Остальные часто смеялись над ним, но я жалел его — у меня были плохие воспоминания о тайчиутах, но Тайчар не был виноват в том, что сделали его соплеменники.

Хан взял в руки альчик и начал вертеть его в пальцах.

— В тот день охота была неудачной. Мы весь день скакали по степи, но добыли только пару зайцев. Все были голодными и злыми. И тогда Джамуха предложил развлечение. Он сказал, что Тайчар должен развеселить нас, иначе он не получит своей доли мяса.

В голосе Чингисхана появились жесткие нотки.

— Бедный Тайчар не знал, что делать. Он не умел ни петь, ни танцевать, ни рассказывать смешные истории. Джамуха это знал. Но он все равно заставлял его пытаться. «Покажи нам, как ржет жеребец», — говорил он. Тайчар ржал. «Теперь покажи, как мычит корова». Тайчар мычал. Все смеялись, а Джамуха улыбался довольной улыбкой.

Чингисхан сжал альчик в кулаке.

— Я понял в тот момент, что Джамуха наслаждается унижением других людей. Ему нравилось видеть, как они пресмыкаются перед ним. Это было его способ утверждать свою власть. Не силой, не умением, а унижением.

Хан отложил альчик и посмотрел на огонь.

— После того случая я стал внимательнее наблюдать за своим андой. И я увидел много тревожного. Джамуха никогда не делал ничего просто так. У него всегда была цель, всегда был расчет. Когда он помогал кому-то, он ждал благодарности. Когда он давал советы, он ждал подчинения.

Елюй Чуцай продолжал быстро записывать, стараясь не упустить ни одного слова.

— Еще я заметил, что Джамуха по-разному ведет себя с разными людьми. Со мной он был дружелюбным и открытым. С сильными людьми — вежливым и уважительным. Со слабыми — снисходительным или даже презрительным. Он умел подстраиваться под каждого человека, чтобы получить от него то, что хотел.

Чингисхан потер лицо руками.

— Но хуже всего было то, что я видел в его глазах, когда он смотрел на меня. Иногда, когда он думал, что я не замечаю, я ловил его взгляд. И в этом взгляде была... оценка. Словно он взвешивал мои слабости и силы, думал, как можно меня использовать.

Хан встал и подошел к сундуку в углу юрты. Он достал оттуда старый, потертый лук.

— Этот лук мне тоже подарил Джамуха, — сказал он, показывая оружие Елюй Чуцаю. — Это было через полгода после нашего знакомства. Мой собственный лук сломался на охоте, и я остался без оружия. Джамуха тут же предложил свой запасной лук. Сказал, что анда должны делиться всем.

Чингисхан натянул тетиву, проверяя ее упругость.

— Лук был отличный — крепкий, удобный, с хорошей тетивой из конского волоса. Я был благодарен Джамухе за подарок. Но потом я понял, что это не просто подарок. Это была инвестиция. Джамуха знал, что теперь я буду ему должен. И он не забывал мне об этом напоминать.

Хан отложил лук и вернулся к очагу.

— «Помнишь, как я дал тебе лук, когда у тебя не было оружия?» — часто говорил он, когда хотел, чтобы я сделал что-то для него. Или: «Анда должны помогать друг другу, как я помог тебе с луком». Он никогда не говорил прямо «ты мне должен», но смысл был понятен.

Чингисхан сел на подстилку и закрыл глаза.

— Постепенно я начал понимать, что наша дружба — это игра, в которой Джамуха устанавливает правила. Он всегда должен был быть старшим, главным, более важным. Я мог быть его андой, но только если признавал его превосходство.

В юрте воцарилась тишина. Елюй Чуцай терпеливо ждал, когда хан продолжит свой рассказ.

— Переломным моментом стал случай с лошадьми, — продолжил Чингисхан, открывая глаза. — Это произошло весной, когда мне исполнилось двенадцать лет. Джамуха предложил устроить состязание — кто быстрее поймает и объездит дикую лошадь.

Хан потянулся к чаше с водой.

— В нашей степи водились табуны диких лошадей. Поймать и объездить такую лошадь считалось большим достижением для молодого человека. Джамуха сказал, что тот, кто выиграет состязание, станет признанным лидером среди молодежи нашей округи.

Чингисхан сделал глоток воды и продолжил.

— Мы отправились в долину, где паслись дикие табуны. Со мной был мой брат Хасар, с Джамухой — трое его друзей из рода джаджират. Еще несколько молодых людей из других родов пришли посмотреть на состязание.

Хан улыбнулся, вспоминая тот день.

— Я выбрал молодого жеребца — гнедого, с белой звездой на лбу. Джамуха выбрал кобылу — серую, более крупную, но, как мне казалось, менее резвую. Мы договорились, что сначала поймаем лошадей, а потом попробуем их объездить. Кто первым удержится на спине лошади пять полных кругов на бегу, тот и победил.

Чингисхан встал и начал медленно ходить по юрте, словно заново переживая тот день.

— Поймать жеребца оказалось неожиданно трудно. Он был быстрым и хитрым, уклонялся от аркана, сбивал меня с ног. Но я был упорным. В плену у тайчиутов я научился терпению и настойчивости. Я загонял жеребца, пока он не устал, и только тогда набросил на него петлю.

Хан остановился возле входа в юрту.

— Джамуха поймал свою кобылу быстрее меня. Он был более опытным наездником. Но когда дело дошло до объездки, произошло неожиданное. Мой жеребец, несмотря на свой буйный нрав, оказался умным. Он понял, что сопротивление бесполезно, и стал слушаться меня.

В голосе Чингисхана появились ноты гордости.

— А кобыла Джамухи была злой и упрямой. Она сбрасывала его раз за разом. Джамуха злился, бил ее, кричал на нее. Но чем сильнее он злился, тем хуже она себя вела. Я же разговаривал со своим жеребцом тихим голосом, гладил его по шее, давал понять, что не хочу причинить ему вреда.

Чингисхан вернулся к очагу.

— В итоге я выиграл состязание. Проскакал на жеребце не пять, а десять кругов. Все присутствующие признали мою победу. Это была моя первая настоящая победа, первый раз, когда я превзошел Джамуху в чем-то важном.

Хан сел на подстилку, но выражение его лица стало мрачным.

— Джамуха поздравил меня с победой. Он улыбался, пожимал мне руку, говорил, что гордится мной как андой. Но я видел его глаза. В них была злость. Не просто досада от поражения — настоящая злость. Он не мог простить мне того, что я оказался лучше него.

Елюй Чуцай поднял голову от свитка.

— Что случилось дальше, повелитель?

Чингисхан потер подбородок, размышляя.

— После того состязания наши отношения изменились. Джамуха стал более холодным, более расчетливым. Он по-прежнему называл меня андой, но я чувствовал, что что-то сломалось между нами. Он начал искать способы утвердить свое превосходство.

Хан взял альчик и начал катать его по ладони.

— Джамуха стал рассказывать другим молодым людям, что мое везение с лошадьми — случайность. Что у меня нет настоящего опыта, что я слишком молод и неопытен для лидерства. Он делал это тонко, никогда не говорил ничего плохого прямо. Просто намекал, сомневался, задавал «невинные» вопросы.

Чингисхан сжал альчик в кулаке.

— И я понял тогда, что Джамуха не может быть равным. Он может быть только выше или ниже. А поскольку я начал подниматься, он видел в этом угрозу для себя. Он не мог радоваться моим успехам — он мог только завидовать им.

Хан отложил альчик и посмотрел на огонь.

— Последняя наша встреча как друзей произошла у той же священной горы, где мы впервые познакомились. Это было осенью, листья на деревьях уже желтели, а воздух стал прохладным. Мы пришли туда, чтобы поохотиться на оленей перед зимой.

Чингисхан закрыл глаза, словно снова видел тот осенний день.

— Мы сидели у костра, делили добычу — я убил двух зайцев, Джамуха — одного оленя. По справедливости, мясо должно было делиться поровну. Но Джамуха предложил другой расклад. Он сказал, что олень стоит больше, чем два зайца, и поэтому он должен получить большую долю.

Хан открыл глаза.

— Это была не жадность. Это была проверка. Джамуха хотел посмотреть, соглашусь ли я с его условиями, признаю ли я его превосходство. Если бы я согласился, он бы понял, что может манипулировать мной, как всеми остальными.

Чингисхан встал и подошел к входу в юрту.

— Я отказался. Сказал, что анда должны делить все поровну, как мы договаривались. Джамука удивился моему отказу. Наверное, он не ожидал, что я стану возражать ему. «Неужели ты споришь со своим старшим андой?» — спросил он.

В голосе хана появились холодные нотки.

— И тогда я понял главное. Джамуха считал себя старшим андой. Не равным, а старшим. Он думал, что имеет право принимать решения за нас обоих. «Мы равны», — сказал я ему. «Равные анда не бывают», — ответил он. — «Один всегда старше».

Чингисхан вернулся к очагу.

— Мы поссорились в тот день. Не кричали, не дрались — просто холодно поговорили и разошлись. Каждый взял свою добычу. Джамуха ушел первым. Перед уходом он обернулся и сказал: «Тэмуджин, ты еще поймешь, что ошибался. Степь не любит гордецов».

Хан сел на подстилку и потер лицо руками.

— После того дня мы больше не были друзьями. Но мы еще не были врагами. Просто два молодых человека, которые пошли разными путями. Я думал, что так и останется. Но я ошибался.

Елюй Чуцай отложил кисть и размял пальцы.

— Когда вы стали врагами, повелитель?

Чингисхан долго молчал, глядя в огонь.

— Через несколько лет, когда я начал объединять племена, Джамуха тоже собрал вокруг себя людей. Он был умным и харизматичным лидером. Многие хотели следовать за ним. Но Джамуха был жестоким. Он правил страхом и унижением.

Хан взял в руки лук, который подарил ему Джамуха.

— Когда я понял, что мы действительно стали соперниками, я отправил ему этот лук обратно. Я не хотел ничем быть ему должен. Джамуха понял мой посыл. Он прислал мне в ответ стрелу — знак войны.

Чингисхан положил лук рядом с собой.

— Тогда началась наша долгая борьба. Но это уже другая история, которую я расскажу тебе в следующие дни. Сейчас же я хочу, чтобы ты понял главное.

Хан посмотрел прямо на Елюй Чуцая.

— Джамуха не был злым от природы. Он стал таким. В детстве и юности в нем было много хорошего — ум, смелость, верность. Но постепенно его испортила жажда власти. Он не мог принять того, что кто-то может быть равным ему, не говоря уже о превосходстве.

Чингисхан поднял альчик — подарок Джамухи.

— Я до сих пор храню этот альчик. Не как талисман — как напоминание. Напоминание о том, каким был Джамуха, когда мы были друзьями. И напоминание о том, во что он превратился.

Хан сжал кость в кулаке.

— Власть меняет людей. Некоторых — к лучшему, заставляя их становиться мудрее и справедливее. Других — к худшему, превращая их в тиранов и монстров. Джамуха выбрал второй путь.

Чингисхан встал и подошел к сундуку. Он положил туда лук и альчик.

— Но самое страшное в этой истории не то, что мы стали врагами. Самое страшное — что я до сих пор помню его смех, когда мы играли в кости у священной горы. Помню, как он учил меня стрелять из лука. Помню, как мы делили мясо у костра.

Хан закрыл сундук и обернулся к Елюй Чуцаю.

— Самые страшные враги рождаются из самых близких друзей. Потому что только близкий человек знает все твои слабости, все твои страхи, все твои мечты. И когда он становится врагом, он использует эти знания против тебя.

Чингисхан вернулся к очагу и сел на подстилку.

— Джамуха знал меня лучше моих братьев. Он видел, как я думаю, как принимаю решения, чего боюсь. Когда мы стали сражаться друг против друга, он всегда знал, что я буду делать. Это делало его очень опасным противником.

Хан посмотрел на огонь, который начал затухать.

— Но у этого знания есть и обратная сторона. Я тоже знал Джамуху. Знал его гордость, его потребность в признании, его неспособность прощать. И в конце концов именно это знание помогло мне победить его.

Елюй Чуцай закончил записывать и отложил кисть.

— Повелитель, вы сожалеете о том, что произошло с Джамухой?

Чингисхан долго молчал, размышляя над ответом.

— Я сожалею о том мальчике, которого встретил у священной горы. О том умном, смелом, талантливом ребенке, которых мог стать великим человеком. Но Джамуха выбрал свой путь сам. Он мог быть моим соратником, моим советником, моим другом. Вместо этого он выбрал быть моим врагом.

Хан встал и подошел к очагу. Он подбросил в огонь несколько веток, и пламя вспыхнуло ярче.

— В степи есть поговорка: «Два волка не могут быть вожаками одной стаи». Мы с Джамухой были волками. И степь была слишком мала для нас двоих.

Чингисхан обернулся к Елюй Чуцаю.

— На сегодня достаточно. Завтра я расскажу тебе о том, как я женился на Бортэ и как началась моя настоящая борьба за власть. Но помни то, о чем я рассказал сегодня. Помни, что самые страшные враги рождаются из самых близких друзей.