Глава 1: Полный пролёт Голова раскалывалась так, будто по ней били чугунным колоколом, причем изнутри. Обычно такое состояние бывает, когда смешаешь пиво с дешевым портвейном, но я точно помнил, что вчера не пил. Точнее, в той жизни, которая была «вчера». Глаза открываться отказывались, веки словно склеили суперклеем, а во рту пересохло до состояния наждачной бумаги. Попытка перевернуться на другой бок закончилась полным провалом. Вместо привычного скрипа пружин старого дивана раздался противный скрежет когтей по металлу, и я, потеряв равновесие, кулем свалился вниз. Падение оказалось коротким и болезненным. Удар пришелся на что-то твердое и холодное, а инстинктивная попытка выставить руки перед собой привела лишь к тому, что я захлопал чем-то мягким по пыльному полу. — Какого чёрта... — попытался простонать я, но вместо слов из горла вырвалось хриплое, каркающее «Кр-р-ра!». Этот звук заставил меня замереть. Я лежал на холодном металлическом поддоне, усыпанном какой-то шелухой и засохшими белыми пятнами. Мозг, всё ещё плавающий в тумане контузии, отказывался обрабатывать информацию. Я снова попытался сказать «мама», но вышло жалкое «Пи-иу!». Наконец, мне удалось разлепить глаза. Мир оказался нарезанным на вертикальные полосы. Толстые железные прутья уходили вверх, смыкаясь где-то над головой. Сквозь них пробивался тусклый, серый свет, в котором плясали пылинки. Я находился в тюрьме? В обезьяннике? Ну конечно, Грека, ты опять во что-то вляпался. Только вот почему пол такой странный? И почему всё вокруг кажется таким огромным? Я попытался встать. Ноги не слушались, ощущаясь странно короткими и кривыми. Глянув вниз, я ожидал увидеть свои потрепанные джинсы и любимые кеды. Вместо этого я увидел лапы. Серо-бурые, чешуйчатые лапы с четырьмя пальцами — два вперед, два назад — заканчивающимися черными, загнутыми когтями. Сердце, если оно у меня ещё было человеческим, пропустило удар. Взгляд пополз выше. Там, где должен быть живот и футболка, топорщились перья. Ярко-зеленые, с синим отливом на краях. Я дернул плечом — и слева распахнулось, ударив по прутьям решетки, настоящее крыло. — Кхр-р... Кхр-ра! — заорал я в панике, пытаясь отшатнуться, но наткнулся на миску с водой, перевернул её и окончательно вымок. Вода растекалась по металлическому дну клетки, в луже отражалось что-то нелепое. Крупный, чуть загнутый клюв, круглые глаза с безумным оранжевым ободком и хохолок, который сейчас стоял дыбом от ужаса. Попугай. Я — попугай. Не эльф с луком. Не маг с гримуаром. Не даже, чёрт возьми, слизь в подземелье, которая может эволюционировать в демона. Я — курица-переросток декоративного назначения. Истерика подступила к горлу, требуя выхода, но птичья физиология не позволяла нормально проораться матом. Я заметался по клетке, бьясь крыльями о прутья. Металл звенел, перья летели во все стороны. Это сон. Это дурацкий, наркоманский сон. Сейчас я проснусь, и всё будет как раньше. Работа в офисе, ипотека, пробки... Господи, как же я люблю пробки! Верните мне пробки! Усталость навалилась внезапно, заставив осесть в углу на кучу шелухи. Тяжелое дыхание свистело через дырки в надклювье. Успокойся. Дыши. Ты Грека. Ты попаданец. В книжках пишут, что первым делом надо проверить статус. «Система!» — мысленно заорал я. — «Статус! Характеристики! Инвентарь!» Тишина. Даже в голове эхо не отозвалось. Никаких синих окошек перед глазами, никаких цифр ловкости и интеллекта. Только вид на ржавые прутья и кусок облупленной стены за ними. — Эй, меню! Настройки! Выход! — я попытался каркнуть это вслух, но получилось что-то вроде «Р-ра система дур-ра!». Отлично. Я хотя бы могу говорить. То есть, подражать речи. Мозг был человеческим, но речевой аппарат требовал особой сноровки. Язык во рту ощущался как толстый кожаный обрубок. Смутные образы начали просачиваться в память. Последнее, что я помнил перед тем, как очнуться здесь... Мост. Река. Смешно, да? Ехал Грека через реку. Только вот мост был старым, пешеходным, где-то в промзоне, куда я поперся сокращать путь. Доски прогнили. Хруст дерева, падение в ледяную воду. Тьма. А потом? Потом был Голос. Не божественный, не величественный. Он звучал как голос диктора в дешевой рекламе, когда прокручивают список побочных эффектов на скорости х2. «Субъект идентифицирован. Запрос на сохранение сознания... Одобрено. Доступные оболочки... Критическая ошибка базы данных. Доступен только биологический резерв класса "Авиа". Желание полета зафиксировано в подсознании. Применение...» Желание полета? Я просто брякнул спьяну неделю назад, что хотел бы улететь от всех проблем подальше! Это была метафора, тупой ты космический алгоритм! Метафора! Я поднял голову и наконец-то посмотрел сквозь прутья, пытаясь понять, куда именно меня занесло. Если уж не дали магию, может, хоть мир цивилизованный? Зрелище заставило меня забыть о собственных перьях. Моя клетка стояла, похоже, на краю того, что когда-то было балконом или разрушенной стеной высотки. Внизу, насколько хватало глаз, простирался город. Только вряд ли его можно было назвать городом людей — скорее, скелет того, что от него осталось. Небоскребы торчали как гнилые зубы, многие из них были обломаны посередине. Из провалов в стенах свисала ржавая арматура, похожая на засохшие лианы. Улицы внизу были завалены горами мусора и обломков бетона. Серый, пыльный туман стлался над землей, скрывая детали, но даже так было понятно: здесь никто не живет. По крайней мере, никто, кто платит налоги и ходит в супермаркет. Небо имело цвет грязной ваты. Солнца не было видно, других птиц тоже... Стоп, я же сам птица. Ладно, других птиц в небе не было. Только ветер гонял обрывки чего-то полиэтиленового между руинами. — Нравится вид? — раздался скрипучий голос совсем рядом. — Квартира с панорамными окнами, всё как в рекламе, да? Я подпрыгнул на месте, судорожно взмахнув крыльями и чуть не свалившись с жердочки, на которую успел взобраться. Повернув голову вправо (оказывается, шея вертится отлично, почти на 180 градусов), я увидел соседнюю клетку. Она стояла вплотную к моей. Там, на такой же деревянной палке, сидел... ну, скажем так, коллега по несчастью. Это был крупный какаду, белый, с внушительным желтым хохолком. Правда, выглядел он так, будто прошел через мясорубку и был выплюнут обратно за невкусностью. Половина перьев на левом крыле отсутствовала, открывая розоватую кожу, клюв был в царапинах, а один глаз закрыт мутной пленкой. — Ты кто? — каркнул я. Голос всё ещё срывался. — Жора, — ответил какаду, склонив голову набок и рассматривая меня здоровым черным глазом. — А ты новенький. Свеженький. Перышки блестят, жирок под килем есть. Домашний, небось? Из капсулы вылез? — Из какой капсулы? — не понял я. — Я... я Грека. — Грека? — Жора издал звук, напоминающий кашель курильщика. — Странная кличка. Обычно хозяева называют нас Кешами, Гошами или Ромами. У тебя хозяин был с фантазией или просто идиот? — Я человек! — выпалил я, цепляясь когтями за прутья, разделяющие наши камеры. — Я был человеком! Я попал сюда... перенесся! Жора посмотрел на меня с явным скепсисом, потом почесал лапой под крылом. — Ага, — спокойно согласился он. — А я — Наполеон Бонапарт, император Франции. Тут у нас в третьей клетке сидел один, утверждал, что он собака. Лаял даже. Потом его забрали Сборщики. Больше не лаял. — Какие Сборщики? — слово царапнуло слух чем-то неприятным. Жора перестал чесаться и пододвинулся ближе к прутьям. Его здоровый глаз перестал быть насмешливым, в нём появилось что-то тяжелое, древнее. — Ты смотришь на этот город, Грека, и думаешь, что это конец света, да? — он кивнул клювом в сторону руин. — Ошибаешься. Конец света был давно. Это — то, что осталось после десерта. — Кто здесь живет? Люди остались? — надежда умирала последней, хотя вид разрушенных зданий уже начал копать ей могилу. — Люди? — Жора издал скрежещущий смешок. — Люди кончились. Вымерли, как динозавры, только быстрее. Оставили после себя кучу железа. Железо оказалось умнее. Или тупее, тут как посмотреть. Оно решило, что раз люди создали хаос, то порядок можно навести, только убрав всё лишнее. А лишнее — это всё живое. Я почувствовал, как по спине — то есть по месту, где растут маховые перья — пробежал холодок. — Роботы? — Сборщики, — поправил Жора. — Они не совсем роботы в привычном понимании. Они... собирают. Биоматериал. Белок, углерод, всё, что горит и дает энергию. Или всё, из чего можно сделать новые батарейки. Я хрен его знает, зачем им это, я не инженер, я попугай. Но я знаю одно: если они тебя увидят, ты станешь консервой. Я посмотрел на замок своей клетки. Обычная задвижка, пружинный механизм. Снаружи, висел небольшой навесной замок, но дужка выглядела ржавой. — А мы? — спросил я. — Почему мы здесь? Кто нас кормит? В миске и правда была вода, хоть и грязная, а в кормушке лежали какие-то сухие гранулы, похожие на собачий корм. — Это старый сектор, — пояснил Жора, встопорщив хохолок. — Тут автоматика еще работает. Какой-то безумный алгоритм "Зоомагазин" продолжает функционировать. Дроны приносят корм, воду. Раз в неделю. Считают нас инвентарем. Пока мы в клетках — мы товар. Товар трогать нельзя, протокол запрещает. Но стоит тебе высунуть клюв наружу... или если у "Зоомагазина" кончится лицензия... — И сколько ты здесь сидишь? — Слишком долго, — буркнул какаду. — Я видел, как рухнула та башня, — он кивнул на далекий обломок небоскреба. — Я видел, как предыдущего соседа из твоей клетки разобрали на запчасти, когда у него замок сломался и дверь открылась сама. Система посчитала, что товар "испорчен" и подлежит утилизации. Информация укладывалась в голове туго. Значит, я — консерва в банке, которую пока не вскрывают только из-за бюрократической ошибки в программе мертвой цивилизации. Магия? Суперсилы? Гарем красавиц? Ага, сейчас. Ржавая клетка и сосед-психопат. Попал так попал. Полная... — Жопа, — закончил я вслух. — Именно, — подтвердил Жора, словно читая мысли. — Единственный шанс выжить — сидеть тихо и не отсвечивать. Дышать через раз. Сборщики патрулируют район каждые три часа. Скоро будут. Я попытался оценить свои шансы. Я — птица. Птицы могут летать. Если выбраться из клетки, можно улететь туда, где этих железяк нет. — А лес? — спросил я. — Дикая природа? Там же не должно быть роботов? — Там другие твари, — отмахнулся Жора. — Мутанты, одичавшие псы размером с медведя. Но шансов там больше, чем здесь. Тут мы просто ждём ужина. Своего, в смысле. Чтобы стать ужином. Я подошел к дверце клетки. Прутья были толстыми, клюв у меня мощный, но перекусить сталь я вряд ли смогу. Замок висел снаружи. — Слушай, Жора, — начал я, прикидывая план. — Ты говоришь, ты тут давно. Ты пробовал открывать? — Пробовал, — мрачно ответил он. — Видишь крыло? Это мне сервопривод защемил, когда я пытался дужку поддеть. Если бы не отскочил, башку бы отрезало. С тех пор я философ. Сижу, наблюдаю за энтропией. — Я не хочу быть философом, — твердо сказал я, просовывая клюв между прутьями. — Я хочу жить. Металл на вкус был отвратительным. Кислым, горьким. Я ухватился за прут и попробовал его на прочность. Скрипит, но не гнется. Мощи в попугайской шее оказалось на удивление много, но физику не обманешь. Внезапно я почувствовал вибрацию. Она шла не от ветра, она шла через металл поддона прямо в лапы. Низкий, едва уловимый гул, от которого перья сами собой встали дыбом. Жора в соседней клетке мгновенно преобразился. Его философское спокойствие испарилось. Он сжался в комок, прижав хохолок к голове так сильно, что стал похож на общипанную курицу. — Тихо, — прошипел он. — Замри. Не двигайся. Гул нарастал. Звучало как тысяча крошечных шестеренок, трущихся друг о друга, гидравлика смешивалась с тяжелыми шагами. К моторам обычных машин это не имело никакого отношения. Из-за угла соседнего полуразрушенного здания показалась тень. Она была огромной. Паукообразная конструкция на суставчатых ногах, усеянная линзами камер и манипуляторами. Она двигалась рывками, сканируя пространство красными лучами. Сборщик больше напоминал кучу мусора, обретшую злую волю — никакого сходства с терминатором из фильмов. Ржавые листы обшивки, торчащие провода, но движения были пугающе точными. — Сканирование сектора, — разнесся над руинами механический голос. Он был настолько громким, что у меня заложило уши. — Поиск органики. Робот остановился метрах в пятидесяти от нашего "балкона". Красный луч лазера пробежал по стене, выжигая пыль. — Он не должен нас видеть, — прошептал Жора, его голос дрожал. — У нас метки "товар". Мы невидимы для протокола сбора. Лазер скользнул по клетке Жоры. Красная точка задержалась на его табличке (я только сейчас заметил ржавую бляху на его клетке). Луч стал зеленым и пошел дальше. — Пронесло, — выдохнул сосед. Луч переполз на мою клетку. Я затаил дыхание, стараясь стать частью интерьера. Красная точка уперлась мне в грудь. Я ждал, что она станет зеленой. Секунда. Две. Три. Точка оставалась красной. — Объект не идентифицирован, — прогудел робот. — Маркировка отсутствует. Биосигнатура нестандартная. Классификация: бесхозная органика. Подлежит изъятию. Махина с лязгом повернулась в мою сторону. Одна из конечностей, заканчивающаяся вращающейся циркулярной пилой, начала раскручиваться. — Эй! — заорал я. — Я тут живу! Я товар! Эй, алло! — Молчи, идиот! — каркнул Жора, впадая в панику. — У тебя нет бирки! Ты дикий! Для него ты мусор! Робот сделал шаг. Балкон под нами дрогнул. — Инициация протокола сбора, — бесстрастно сообщил механический голос. Щупальце-манипулятор потянулось к моей клетке. Оно было длинным, гибким и выглядело способным смять эту клетушку вместе со мной как бумажный стаканчик. Жора заметался по своей тюрьме, роняя перья и визжа: — Они идут! Грека, твою мать! Если хочешь жить — ломай замок сейчас! Ломай его к чертям! Я вцепился клювом в ржавую дужку замка. Пила гудела всё ближе, запах озона и горелого масла ударил в ноздри. Металл скрипел на зубах. Я налёг всем весом, чувствуя, как трещит клюв, как напрягаются мышцы шеи. Гонка со смертью началась, и в этот раз у меня не было ни "сохранений", ни запасных жизней. Остались только клюв и огромная приближающаяся Жопа.