На краю города, где асфальт кончался и начинался пустырь, стоял старый сарай. Краска на стенах облезла так давно, что уже и не вспомнить, какого она была цвета. Дверь висела на одной петле, нижний угол волочился по земле, оставляя полукруглую борозду в грязи. Внутри пахло прелой соломой, мышиным пометом и сыростью. Холод пробирался через щели в стенах, хотя зима только начиналась. Кошка-Собака сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Серая, грязная, с облезшей шерстью на боку. Обычная кошка, если не считать хвоста — длинный был, как у дворняги. И лаяла она иногда. Не мяукала, а именно лаяла. Коротко, хрипло, будто что-то застряло в горле. Соседи уже привыкли, даже не оборачивались, когда слышали. — Жёлуди кончились, — сказал Хемингуей. Он сидел в углу на старом мешке из-под комбикорма, рылся в кармане своей потёртой жилетки. Хрюша был розовый, вернее, когда-то был розовым, а теперь просто грязный, с серыми пятнами на боках. Глаза умные, настороженные. — Где ты их вообще берёшь зимой? — спросила Кошка-Собака, не оборачиваясь. Продолжала смотреть в окно, на пустырь, где ветер гонял обрывки газет. — Запасы делаю, — Хемингуей вытащил из кармана какой-то мусор, посмотрел и сунул обратно. — Осенью собираю, прячу. Но запасы кончились. Софья сидела на балке под потолком, в самом темном углу сарая. Сова была старая, перья местами вылезли, торчали голые участки кожи. Один глаз постоянно прищурен, будто она всё время недовольна. — Надо идти в парк, — сказала она, не открывая прищуренный глаз. — Там дубы растут. Под снегом ещё найдёте, если поискать нормально. — Холодно, — буркнул Хемингуей и почесал пятачок грязным копытцем. — Тогда сиди без жёлудей, — Софья повернула голову на сто восемьдесят градусов, посмотрела на стену за спиной, потом обратно. Делала так иногда, просто так, без причины. Дверь скрипнула, и в сарай вбежал Прыгун. Отряхнулся, снег полетел с ушей на пол. Заяц был белый, худой, с вечно взъерошенной шерстью, будто его только что из сугроба вытащили. Дышал часто, пар изо рта шел. — Там мужик какой-то ходит, — сказал он, когда отдышался. — По пустырю. С сеткой большой. Ловит кого-то, или ищет. Кошка-Собака спрыгнула с подоконника. Приземлилась мягко, без звука, хотя пол был деревянный и скрипучий. — Нас? — она подошла к двери, принюхалась. — Не знаю, — Прыгун сел на задние лапы, почесал за ухом. — Просто ходит туда-сюда и смотрит по сторонам. Сетка у него на палке, большая такая. Софья нахохлилась, перья встали дыбом. Стала похожа на грязный серый шар. — Опять эти ловцы, — она щелкнула клювом. — Каждую зиму одно и то же. Приходят, ловят, увозят куда-то. — Куда увозят? — спросил Хемингуей, поднимаясь с мешка. — Откуда мне знать, — Софья спустилась ниже, перелетела на другую балку. — Никто не возвращается, вот что я знаю. Прыгун подошёл к окну, встал на задние лапы, выглянул наружу. — Он ближе идёт, — сказал тихо. — Прямо сюда. Кошка-Собака села у двери, обернулась к остальным. — Может, поговорить с ним? — она почесала за ухом задней лапой. — Узнать, чего он хочет. — Поговорить? — Хемингуей фыркнул. — С человеком? Они же не слушают. — Не все, — Кошка-Собака встала, потянулась. — Некоторые слушают. Если правильно сказать. Софья молчала, смотрела одним глазом. Потом кивнула. — Попробовать можно, — сказала медленно. — Хуже не будет. Если не получится — разбежимся. У сарая три выхода. Шаги приближались. Хруст снега под ботинками, тяжёлое дыхание. Мужик остановился у двери, тень его легла на пол через щели. — Эй, — позвал он негромко. — Есть тут кто? Кошка-Собака вышла вперёд, села перед дверью. Посмотрела на щель, за которой виднелись грязные ботинки и край сетки. — Мы тут, — сказала она. — Чего надо? Мужик замер. Молчал долго. Потом присел на корточки, заглянул в щель. — Ты... говоришь? — голос у него был хриплый, удивлённый. — Говорю, — Кошка-Собака лизнула лапу, провела по морде. — Слушать будешь? Слушать будешь? Мужик кашлянул. — Не думал, что кошки говорить умеют. — Я не просто кошка, — сказала Кошка-Собака. — Вижу, — ответил мужик. Он отодвинулся от двери, выпрямился. Сетка на палке зашуршала по снегу. — Мне тут сказали, что в этом районе животные пропадают. Дикие. Особенно белые зайцы. Ты не видела? Прыгун, сидевший за мешком, прижался к стене. Хемингуей высунул пятачок, посмотрел на Кошку-Собаку. — Не видела, — ответила она. — А ты кто? Ловец? — Типа того, — сказал мужик. — Меня прислали проверить. Люди жалуются, что зверьё к ним в огороды лезет. Не в вольеры, а прямо в дома. Странно это. — Ничего странного, — вмешалась Софья с балки. — Зима. Холодно. Мужик поднял голову, посмотрел на балку. — Ого. Ещё и сова. И тоже говорит. — И хрюша, — добавил Хемингуей, высовываясь чуть больше. Мужик медленно обошел вокруг сарая, рассматривая его. — У вас тут что, клуб? — Дом, — поправила Кошка-Собака. — И нам не нравится, когда тут шастают с сетками. Мужик вернулся к двери. Он был высокий, в грязном, толстом ватнике. Лицо красное от мороза. Он опустил сетку, прислонил палку к стене. — Ладно. Сетку уберу. Только скажите, где зайцы. Мне отчёт сдавать надо. — Зайцев нет, — твёрдо сказала Кошка-Собака. — Мы тут одни. Иди отсюда. Мужик достал из кармана мятую пачку сигарет, закурил. Дым потянуло в щели. — А что, если я не уйду? — Тогда будет лай, — предупредила Кошка-Собака. — Очень громкий. И очень неприятный. Соседи не любят. Мужик затянулся, сплюнул на снег. — Не люблю, когда мне угрожают. Особенно кошки. — Я же сказала, я не просто кошка. *** Мужик усмехнулся, бросил окурок в снег. — Ладно. Посмотрим. Он взял сетку, толкнул дверь ногой. Петля скрипнула, дверь распахнулась. Холодный воздух ворвался внутрь, поднял пыль с пола. Кошка-Собака отступила на шаг, шерсть на загривке встала дыбом. Она открыла пасть и залаяла. Громко, резко, совсем не по-кошачьи. Звук был странный, неправильный, будто два голоса одновременно — кошачий визг и собачий лай. Мужик замер на пороге. Сетка выпала из рук, упала на снег. — Что за... — он попятился. Софья слетела с балки, закружила над его головой. Крылья шуршали, перья сыпались вниз. Она щелкала клювом, издавала резкие, пронзительные звуки. Хемингуей выбежал из угла, встал рядом с Кошкой-Собакой. Захрюкал, громко, протяжно. Прыгун выскочил из-за мешка, запрыгал вокруг мужика, поднимая снег задними лапами. Мужик отступил ещё на шаг, споткнулся о сетку, чуть не упал. — Всё, всё, — он поднял руки. — Понял. Ухожу. Кошка-Собака перестала лаять, но шерсть не опустилась. Она сидела, не сводя глаз с мужика. — И не возвращайся, — сказала она тихо. — Здесь никого нет. Понял? Мужик кивнул, подобрал сетку, развернулся и пошёл прочь. Быстро, почти бегом. Снег хрустел под ботинками всё тише, пока совсем не затих. Прыгун первым вернулся в сарай, сел на мешок, тяжело дышал. — Сработало, — сказал он.