Город еще спал, если не считать нескольких фонарей, которые горели вдоль пустой улицы. Темнота была такая, что деревья казались просто черными пятнами на сером фоне неба. Холод пробирал до костей, хотя до зимы оставалось еще месяца два, но осень в этом году решила показать характер пораньше. На углу возле помойки сидела дворняга. Рыжая, грязная, с облезлой шерстью на боку. Она сидела и смотрела в одну точку, будто ждала кого-то. Потом встала, обошла контейнер и присела прямо посреди тротуара. Делала свои дела не спеша, потому что торопиться ей было некуда. Из подъезда напротив вышел мужик в спортивном костюме. Он посмотрел на собаку, покачал головой и пошел дальше по улице, засунув руки в карманы. Наверное, на работу шел, хотя еще даже шесть утра не било. Или с ночной смены возвращался. Непонятно. Он прошел мимо собаки, даже не пытаясь ее прогнать или что-то сказать. Просто прошел, будто так и надо. Собака закончила свои дела и потрусила к другому подъезду. Там стояли мусорные баки, и она начала обнюхивать их основание, ища что-нибудь съедобное. Нашла какую-то корку хлеба, схватила и отошла в сторону, чтобы спокойно съесть. Небо начало светлеть, но совсем чуть-чуть. День обещал быть серым и неприветливым. Из-за угла появился бомж в драном пальто, которое когда-то было синим, а теперь просто грязное. Он тащил за собой пластиковый пакет, набитый бутылками. Увидел собаку, остановился и присел на корточки. — Эй, рыжая, — сказал он, протягивая руку. — Поделишься? Собака подняла морду от корки хлеба и посмотрела на него. Потом, к полному удивлению бомжа, открыла пасть и произнесла чистым басом: — Иди своей дорогой, дед. Мало мне самой. Бомж замер. Моргнул несколько раз, будто проверяя, не спит ли он еще. Потом потер глаза грязной ладонью и снова посмотрел на собаку. — Ты... говоришь? — Говорю, — собака жевала хлеб, не особо обращая на него внимания. — А ты че уставился? Впервые собаку видишь? — Говорящую — да, — бомж сел прямо на тротуар, не заботясь о том, что штаны промокнут. — Я что, совсем уже допился? Собака фыркнула и доела корку. Облизнулась и посмотрела на бомжа с некоторым любопытством, хотя в глазах все равно оставалось безразличие. — Не допился. Я действительно разговариваю. Хотя мне это не особо нужно было раньше, если честно. Люди все равно не слушают. Только требуют чего-то или гонят. Бомж молчал, переваривая услышанное. Потом полез в карман пальто и достал смятую сигарету. Прикурил, затянулся и протянул сигарету собаке. — На, — сказал он. — Может, полегчает. Собака отшатнулась, будто он предложил ей яд. — Ты что, совсем? — она даже морду скривила. — Это вредно для здоровья. Рак легких, эмфизема, сердечно-сосудистые заболевания. Сегодня уже все это знают, дед. Куришь — убиваешь себя медленно. Бомж вытащил сигарету изо рта и посмотрел на нее, потом на собаку. — Ты серьезно сейчас мне лекцию читаешь? Собака дворовая? — А что, дворовая не может быть в курсе элементарных вещей? — собака села поудобнее, обернула хвостом лапы. — Информация сейчас везде. Люди на улице говорят, по телевизору в витринах показывают. Я слушаю, запоминаю. Ты вот не слушаешь, потому и живешь как живешь. — Ну спасибо, просветила, — бомж затянулся снова, на этот раз с каким-то вызовом. — Значит, я темный, устаревший, не знаю что правильно. А ты во всем разбираешься, да? — Не во всем, — собака почесала лапой за ухом. — Но в базовых вещах — да. Курить вредно. Пить тоже. Мусор сортировать надо. Экология важна. Это не я придумала, это везде говорят. Бомж покачал головой и усмехнулся. — Мир с ума сошел, если даже собаки теперь умнее людей. — Не умнее, — собака встала и потянулась. — Просто внимательнее. Вы все суетитесь, ничего не замечаете. А я наблюдаю. Вдруг небо треснуло. Не метафорически, а буквально — как стекло, когда в него камнем попадают. Бомж запрокинул голову и увидел черную линию, которая шла от горизонта через все небо, разделяя его на две части. Звука не было никакого, только тишина, которая давила на уши. — Ты это видишь? — он ткнул пальцем вверх. Собака подняла морду и посмотрела на трещину. Потом опустила взгляд обратно на бомжа. — Вижу. И что? — Как что?! — бомж вскочил на ноги, сигарета выпала из пальцев. — Небо раскололось! — Ну раскололось, — собака зевнула, показав желтые клыки. — Может, ремонт какой начнется. Или просто сломалось наконец. Я же говорила, мир странный стал. Трещина расширялась. Медленно, будто кто-то невидимый тянул края в разные стороны. Из разлома начал сочиться синий свет, не яркий, скорее тусклый, как от старого телевизора. — Это ненормально, — бомж попятился к стене дома. — Это вообще не может быть. Из трещины хлынула вода. Не капли, не струйки — сплошной поток, который обрушился на улицу с таким напором, будто кто-то открыл гигантский кран на полную мощность. Вода была холодная и пахла странно — не рыбой, не тиной, а чем-то металлическим. Бомж очнулся от ступора, развернулся и побежал к ближайшему подъезду. Пакет с бутылками бросил прямо на тротуаре, потому что сейчас это было последнее, о чем он думал. Вода уже заливала обувь, холодная настолько, что пальцы на ногах свело сразу. Собака стояла на месте и смотрела на поток, который стекал с неба. Она не двигалась, хотя вода уже доходила ей до живота. Просто стояла и наблюдала, будто это был обычный дождь, а не какая-то космическая авария. — Эй, рыжая! — крикнул бомж из-под козырька подъезда. — Иди сюда, утонешь ведь! Собака повернула голову в его сторону. Потом посмотрела обратно на трещину в небе, из которой продолжала литься вода. Уровень поднимался быстро — через минуту будет по колено. — С четвертого этажа за всем наблюдал пятилетний мальчик по имени Роберт. Он стоял у окна в пижаме с заборами и смотрел на улицу, прижав нос к холодному стеклу. Мама спала в комнате, папа был на работе уже неделю, потому что работал вахтовым методом где-то далеко. Роберт проснулся рано, потому что хотел в туалет, но после того как сходил, решил не ложиться обратно. Он всё слышал с самого начала. Окно было приоткрыто, потому что мама говорила, что спать надо с проветриванием, даже когда холодно. Роберт слышал, как собака разговаривала с дядей в грязном пальто. Сначала он подумал, что это два человека просто стоят и ругаются, но потом разглядел рыжую шерсть и понял, что один из них — пес. Это было странно, но не настолько, чтобы испугаться. Роберт вообще не очень понимал, почему взрослые всегда пугаются странных вещей. Если собака умеет говорить, значит умеет, и всё. Может, она в школу ходила когда-то, или сама научилась. Когда небо начало трескаться, Роберт прижался лбом к стеклу посильнее. Звука правда не было, только тишина, которая давила на уши так, что хотелось зевнуть. Трещина шла медленно, но Роберт видел, как она расползается в стороны, будто кто-то невидимый тянет края. Потом запахло металлом. Резко и противно, будто кто-то принес в комнату ржавые гвозди и положил их прямо под нос. Роберт поморщился, но продолжал смотреть. Вода полилась откуда-то сверху, из самой трещины, и дядя в пальто побежал к подъезду, бросив свой пакет. Собака осталась стоять на месте. Роберт подумал, что собака либо очень смелая, либо просто глупая. Вода уже была ей по живот, а она даже не шевелилась. Мама его позвала из комнаты. Голос у нее был сонный и недовольный. — Роберт, ты чего не спишь? Иди сюда, простудишься у окна. Он хотел сказать, что там собака разговаривает и небо треснуло, но понимал, что мама не поверит. Взрослые вообще редко верят в то, что говорят дети, даже когда это правда. Они всегда думают, что ребенок что-то выдумал или приснилось ему. — Иду, — ответил он, но продолжал стоять у окна еще несколько секунд. Вода поднималась быстро. Уже была выше колен собаки, которая наконец пошевелилась и начала плыть. Медленно, будто ей было все равно, утонет она или нет. Просто гребла лапами, держа морду над водой, и двигалась к какому-то подъезду на другой стороне улицы. Роберт подумал, что собака правильно делает. Плавать лучше, чем стоять и ждать, когда вода накроет с головой. Хотя он не понимал, откуда вообще берется столько воды и куда она денется потом. Канализация же не справится, это понятно даже ему. — Роберт! — мама уже почти кричала. Он оторвался от окна и пошел в комнату, оглянувшись напоследок. Собака все еще плыла, трещина в небе становилась шире, а вода продолжала литься. Он подумал, что завтра в школу, наверное, не пойдет.